Любовь принцессы

Джеймс видел, что Диана от присутствия детей получает чуть ли не физическое наслаждение, что бурные объятия и нескончаемые лобзания действовали одинаково благотворно и на них, и на нее, что она нуждалась в чистой, бескорыстной любви не меньше, чем они. Встречаясь со своими сыновьями в конце долгого, изнурительного дня, она словно спускалась на бренную землю и одновременно, ощутив твердую почву под ногами, приободрялась — ведь она видела, что как бы то ни было, пусть в меру своих слабых сил, но свой материнский долг она выполняла. Стоило ей только взглянуть на своих благоразумных и благовоспитанных, весело резвящихся детей, и было ясно, что в этом она преуспела. Что бы ни происходило за фасадом дворца, какие бы дрязги ни окатывали ее, она всегда могла найти утешение в доверчивых взглядах своих сыновей, могла прочесть в них, что она нужна им и незаменима. Целуя расцарапанную коленку, или гладя горячий лобик, или утоляя их ненасытную любознательность, она черпала моральное утешение, обретала ощущение своей нужности.

Как и все мальчики, Уильям и Гарри мечтали стать военными и жадно расспрашивали Джеймса о его жизни. С Джеймсом они сразу поладили: ничего от них не требуя, он уделял им ровно столько внимания, сколько нужно, чтобы возбудить их интерес. И не то чтобы они его не занимали, просто он знал, что, навязывая неоправданно близкие отношения, можно только оттолкнуть ребенка, вызвать его недоумение, а чересчур потакая, только подвергнуть излишнему искушению. На собственном опыте общения со своими крестниками, которых нежно любил и с которыми прекрасно ладил, он убедился, что самое лучшее — это «держать их в узде».

Быть может, подсознательно мальчики тянулись к Джеймсу потому, что чувствовали, как благотворно он действует на их мать, как она повеселела, и радость ее искренняя, а не притворная, не наигранная, как бывало раньше, о чем они временами смутно догадывались.

Поэтому, когда Диана сказала им, что Джеймс устроил им экскурсию в Комбермерские казармы, преподнося это как ценный подарок и великую честь, они просто запрыгали от восторга и возбуждения.

День складывался очень удачно. Диана была приятно удивлена, а мальчики завизжали от радости, увидев, что Джеймс приготовил им пару артиллерийских кителей по их размеру, по паре брюк защитного цвета и два берета. А затем Джеймс, окруженный в глазах мальчиков ореолом героя, повел их, облачившихся в свои мундирчики, в сопровождении матери, одетой для верховой езды в брюки-галифе, высокие башмаки, бледно-розовую рубашку и камзол, показывать казармы.

Им продемонстрировали разнообразный военный транспорт, пушки и — гвоздь программы! — позволили даже залезть в танк. Потом их провели по офицерским квартирам, угостили апельсиновым соком в офицерской столовой и представили нескольким солдатам, находившимся при исполнении служебных обязанностей. Рассмотрев и пощупав все, что только можно было, мальчики смогли почувствовать вкус реальной армейской жизни.

Диана словно витала в счастливом тумане. Ее переполняла благодарность Джеймсу за то, что он так заботливо все устроил, все продумал, предпринял столько хлопот, чтобы порадовать ее сыновей. Он понимал, что, радуя их, он радует ее, и это глубоко ее трогало. Ей нравилось смотреть на него в форме, легко исполняющего роль радушного, но сдержанного и серьезного хозяина. При мысли, что скоро хозяин сегодняшнего дня сожмет ее в своих объятиях, сердце ее сжималось от сладкого предвкушения, пробуждая в ней женщину. Каждый раз, когда они виделись на людях, ее с новой силой охватывало это волшебное, чарующее состояние, и подчас она опасалась, что, если он не приблизится к ней сейчас и немедленно, что-то внутри оборвется, не выдержит напряжения.

Сила взаимного притяжения возрастала прямо пропорционально преградам, встающим на их пути. То, что они не могли встречаться каждый день и им приходилось скрывать свои душевные порывы за холодными, светскими, пустыми разговорами, означало, что когда они оказывались в безопасности, в гостиной Кенсингтонского дворца, то освобождались от всех оков. Их чувства накапливали неимоверную энергию именно потому, что им приходилось их все время сдерживать, с натянутыми как струны нервами и болезненно обостренными слухом и зрением.

Джеймс так чутко относился к Диане, что подмечал мельчайшие колебания в ее настроении. И все чаще его огорчала беглая тень печали, мелькавшая в ее взгляде и отзывавшаяся неприятным холодком в его сердце. В те вечера, которые они проводили вместе, и часто в телефонных разговорах Диана постепенно открывала ему всю глубину своего несчастья.