Любовь принцессы

Детям Спенсеров было позволено пригласить своих гостей, и разнообразие возрастов привносило домашний оттенок в яркую церемонию. Не менее пяти сотен человек разбрелись по всему дому в изящном беспорядке: кто беседовал, устроившись на небольших бархатных стульях, расставленных вдоль фамильной картинной галереи, но большинство прогуливалось по бледно-желтым коридорам, уставленным шкафчиками с майссенским, краун-дербийским, херендским и дрезденским фарфором. Теперь Джеймсу стало понятно пристрастие Дианы к мелким фарфоровым украшениям.

Но более всего ему понравилась библиотека, служившая семейной гостиной. Ее заставленные книгами стены и гигантский письменный стол, из-за которого открывался вид на симметричные аллеи итальянского сада за окном, внушали ощущение мира и покоя. И легко было представить, как собиралась вокруг камина за чаем семья, а дети вольготно располагались на розовых ситцевых диванчиках и стульях, обтянутых красной кожей.

Через холл с большим роялем, на котором были расставлены семейные фотографии — Джеймс заметил, что не было среди них ни одного снимка принца Чарльза, хотя было много других представителей королевской семьи, — Диана подвела его к широкой дубовой лестнице, и пока они всходили по ней, Джеймс узнавал лица многих известных политиков, местных аристократов и общественных деятелей, улыбавшихся Диане.

Танцы были устроены в картинной галерее, и поскольку на балу было много молодежи, вскоре некуда было ступить. Диана и Джеймс танцевали, пили шампанское и кружились, чувствуя себя безгранично счастливыми. Если Диану кто-нибудь приглашал потанцевать, Джеймс не возражал — он знал, что ревность его неоправданна, что сегодня она безраздельно принадлежит ему одному.

Джеймс перекинулся несколькими словами с ее братом Чарльзом и его невестой Викторией и имел долгую беседу с отцом Дианы, графом Спенсером, который ему чрезвычайно нравился. Он встречал его несколько раз в Кенсингтонском дворце и в те дни, когда тот приезжал в Хайгроув на ленч или к чаю, посмотреть, как мальчики учатся ездить верхом. Джеймс видел, что отец Дианы обожает свою дочь и гордится ею и своими внуками. Он души в ней не чаял и страдал, видя ее несчастной. Он поинтересовался у Джеймса, как идет обучение Дианы, и сказал, что очень доволен тем, что она снова села в седло. Они говорили о том, какие многообещающие успехи делают Уильям и Гарри, и граф, со свойственной ему учтивостью, сказал, что счастлив видеть Джеймса на балу.

Когда экскурсия была закончена, Диана повела Джеймса в расположенную наверху небольшую столовую, чтобы представить его своей мачехе и ее матери, легендарной гранд-даме Барбаре Картланд.

Знакомясь с достопримечательностями дома, с анфиладами его гостиных и спален, полотнами выдающихся живописцев и старинными украшениями, он оценил естественность Дианы — как, выросши среди всего этого, непринужденно и счастливо чувствовала она себя в тесной кухоньке его матери, болтая и попивая кофе. Он видел, что она не имеет вкуса к аристократической помпезности и церемонности, скорее можно было сказать, что она тоскует по семейному уюту. И в то же время Диана была настоящей аристократкой. Ей было важно в людях какие они, а не кто они; в ней не было ни на грамм пустого снобизма.

Джеймса поразило обилие прекрасных цветов в доме. Великолепные конструкции из белых лилий и листвы возвышались над головами гостей, которые становились все шумнее и веселее под действием неиссякающих потоков шампанского. Джеймс тоже выпил изрядно, позволив себе расслабиться и забыть на время об осторожности.

Уже глубоко за полночь Диана взяла его за руку и повлекла за собой. Запыхавшиеся и разгоряченные после танцев вышли они в сад. Ночная прохлада остудила их, а сумеречный свет придавал таинственный смысл происходящему. Диана повела Джеймса за угол дома под нежно раскачивающимися ветвями деревьев в садовый павильон. Они медленно шли по мокрой траве, вдыхая ее свежесть, и, миновав живую изгородь, вышли к бассейну. Диана подняла стеклянную дверь павильона, и они уместились вдвоем на старом, выцветшем от солнца шезлонге, глядя в тишину ночи и на могильный покой воды.

И тут как-то само собой они заговорили о своей любви. Между ласками и поцелуями они шептали друг другу, какой это был чудесный вечер, как они гордятся друг другом, как им хорошо и радостно вдвоем. Джеймс говорил Диане, как важно для него было увидеть ее дом. Теперь он лучше представляет себе ее детство, может легко вообразить себе, как она гуляла по этому огромному парку, как сидела у этих высоких окон и мечтала о том времени, когда станет взрослой и свободной. Он крепко обнял ее, страсть разжигала их ласки, и она жарко зашептала ему на ухо. Сейчас. Сюда никто не придет. Никто нас не увидит. И то, что никто из стольких людей, находящихся совсем рядом, не догадывается об их уединении и близости, придавало особую остроту их свиданию.