Любовь принцессы

Однако менее всего ей бы хотелось, чтобы ее супружеская жизнь так бесславно закончилась. Она прекрасно сознавала, что такой исход исцелил бы ее душу от тяжких ран, но не могла отказаться от своих романтических грез. Ее душило низменное чувство ненависти к Чарльзу, но где-то в глубинах сознания еще теплилась мысль, что абсолютная ненависть может быть чувством чистым и прозрачным, от которого до любви всего лишь шаг. Она была слишком горда, чтобы признаться себе в этом, но даже в приливе ненависти все же ждала, что он придет к ней, придет просить прощения, упрашивать начать все с начала.

Вот почему, когда пресса раздула шум вокруг герцогини Йоркской, которая добивалась развода с принцем Эндрю, — что Диана давно уже предсказывала Джеймсу, — Диана не поспешила присоединиться к герцогине в ее попытке отдалиться от королевской семьи. И вовсе не стремление быть ближе к своим сыновьям удерживало ее и не желание подготовить Уильяма к его великой роли, но слабая нить надежды, которую она никак не могла выпустить из рук.

Наблюдая за тем, как Сара пытается вырваться, слыша в дворцовых покоях дружный гул осуждения, она не позавидовала ей. Она не собиралась приостанавливать ход своих собственных действий — она понимала, что и не смогла бы этого сделать, даже если бы пожелала: ведь они с Чарльзом неудержимо неслись вниз под уклон, — но за Сару ей было страшно. И услышав дальние раскаты грома, она пока предпочла оставаться в укрытии.

Диана и Сара никогда не были особенно близки, но теперь Сара нуждалась в Диане как в союзнице, как в человеке, на плечо которого можно приклонить голову. Ведь только отсюда, изнутри, можно понять, как это бывает тяжело; только тот, кто сам бился головой о дворцовые стены, знает, как они тверды и неподатливы; и только человек, который вошел в этот круг со стороны, может знать, как одиноко и неприкаянно бывает здесь, когда приходится подчинять свои чувства долгу.

Диана все это знала и понимала. Ей всегда можно было позвонить, и она, как могла, старалась поддержать Сару. И в то же время ее участь была счастливей. Она говорила с Джеймсом по телефону и, услышав прежние, бодрые интонации в его голосе, вновь прониклась надеждой. Ощутив прежнюю нежность, она вновь поверила, что у них все будет хорошо. Но в отличие от Сары у нее еще было время. Она могла ждать подходящего случая, утешая себя ложными надеждами, что своим терпением заслужит справедливого вознаграждения.

Диана сознавала, что теперь она стала много сильнее, но, прокладывая путь в королевском доме, чувствовала себя так, словно к ее ногам привязаны тяжелые гири. Чем отчаяннее билась она в силках, тем более запутывалась в них. Она была связана по рукам и ногам, но теперь обрела волю к борьбе.

Она отказалась поехать с Чарльзом кататься на лыжах, находя это занятие пустым и неуместным в то время, когда английские войска сражаются на фронте. Более всего бесило Диану то, что во дворце считали, будто всякий ее поступок направлен исключительно на то, чтобы отвоевать у Чарльза долю популярности. Правда, она не объясняла им, что ею движет волнение за жизнь людей, находящихся на фронте, и в особенности, до замирания сердца, тревожит судьба одного человека, но то, что они не воспринимали ее всерьез, сердило и обижало ее.

Они все еще видели в ней капризное, избалованное дитя. И именно на нее, а не на Камиллу Паркер-Боулз, которую можно было благодарить за разлад их брака, обрушивалась их слепая враждебность. Королева принимала Камиллу Паркер-Боулз в своем доме, и это было для Дианы как пощечина. Если они хотели уничтожить Диану, прогнать с глаз долой — лучшего и придумать нельзя было.

Однако Диана тем временем тоже кое-чему научилась. Тихо и покорно наблюдая за происходящим, она усвоила их правила игры. Они держали ее в заточении в королевском лабиринте добрых десять лет, зато теперь она могла найти дорогу в самый его центр. Она отклонила предложение Чарльза дать в июле большой бал по случаю ее тридцатилетия и десятилетия их свадьбы. Она знала, что этого хотят во дворце, что это даст возможность Чарльзу предстать перед публикой заботливым, любящим супругом, но время таких представлений уже прошло. Она больше не могла участвовать в этой лжи. Ей хотелось развеять ядовитое облако обмана, разъедавшее ее душу. Принц Чарльз был вне себя, он не ожидал встретить с ее стороны такое хладнокровное неповиновение. И это бесило его больше, чем истерики, на которые он давно уже привык не обращать внимания. Честно говоря, его даже напугало поведение Дианы, поскольку оно стало непредсказуемым.

Диану раздражало, что Чарльз вдруг решил последовать давнишним советам проводить больше времени со своими сыновьями и вообще поддерживать образ хорошего семьянина и заботливого отца.