Любовь против правил

В ее глазах застыл такой страх, что Фиц едва сумел заставить себя продолжить:

— Нет, я представляю себя в Хенли-Парке.

Часть ее прежнего огня вернулась.

— В этой развалине? Я никогда не говорила вам, но я побывала там перед вашей свадьбой. Это было жуткое место.

— Было. Но теперь уже нет.

— Я вам не верю. — Лицо ее приняло упрямое выражение.

— Тогда поедемте со мной, — мягко произнес он. — Посмотрите сами.

Когда Фиц полюбил свой дом? Должно быть, очень давно. Но осознал он это только год назад, когда вернулся в поместье по окончании лондонского сезона.

Они никогда не прекращали трудиться над усовершенствованием Хенли-Парка. Неполадки, скопившиеся за долгие десятилетия пренебрежения, невозможно было устранить за один раз. Реконструкция поместья шла постоянно, без перерывов.

Может, из-за того, что в доме всегда производились какие-то работы, что-то в очередной раз требовало ремонта, а может, из-за того, что два предыдущих года Фиц возвращался в Хенли-Парк ночью, только на этот раз, когда он вернулся днем, он впервые взглянул на Хенли-Парк другими глазами. Как будто он был туристом, увидевшим его первый раз в жизни.

Густой орешник тянулся по обеим сторонам подъездной дороги. Сквозь полог его ветвей струился свет, такой же зеленый, как листва. Ясный холодный свет с золотыми искорками, вспыхивавшими в такт с шорохом покачивающихся веток.

Там, на повороте дороги, Фиц ожидал увидеть отталкивающее зрелище — старый полуразвалившийся греческий павильон, но не превратившийся в груду нетесаных камней, а уродливый и унылый, распространявший вокруг страшную вонь. Его явно приспособили для дел, о которых не принято упоминать в приличной компании.

Но нет, и это место уже полностью отреставрировали. Сверкающе-белый, с тонкими колоннами, он, казалось, парил над травянистым склоном, на котором был построен. Его отражение плясало, подрагивая, на гладкой поверхности искусственного озера, расположенного поодаль.

А это озеро, когда-то совершенно заросшее тростником, теперь стало чистым и блестело, как зеркало. Причал, давно обрушившийся в воду, был восстановлен. К причалу привязана была лодка, выкрашенная в ярко-синий цвет. В лодке лежала пара весел.

Дорога пошла вверх, затем вниз и снова на подъем. И тут взгляду Фица открылись раскинувшиеся перед ним лавандовые поля. Бескрайнее море бледнолиловых соцветий, колышущихся на легком ветру.

— Боже мой, — пробормотал он.

— Теперь здесь райский уголок, — сказала Милли, сидевшая вместе с ним в карете. — Я люблю возвращаться сюда.

Чувство безграничной радости охватило его. Это прекрасное место принадлежало ему, и сам он стал неотъемлемой принадлежностью этого прекрасного места. Больше никогда он не будет думать о нем просто как о поместье, которое досталось ему в наследство. Теперь это был его дом — и останется им до конца его дней.

Хенли-Парк был все таким же прекрасным, каким Фиц всегда его видел. Подъездная дорога, озеро, греческий павильон, лавандовые поля. И наконец, показавшийся в отдалении дом, который он делил с Милли. Великолепный компактный особняк в георгианском стиле, со стенами блекло-лавандового цвета из-за выцветшего от времени кирпича, асимметричный из-за сноса северного крыла, но тем не менее гармоничный во всех отношениях.

— Вот где я представляю себя, — сказал Фиц Изабелл. — Это мое самое любимое место на земле.

Он попал сюда по воле судьбы, но теперь оставался здесь по любви.

Фиц подал знак кучеру остановиться. Они вышли из кареты и пошли дальше пешком, молча, взявшись за руки, пока не подошли к новому мосту через форелевую речку. Это был арочный каменный японский мостик, легкий и изящный.

Пара лебедей скользила по воде.

— Мне следовало осознать это раньше, но я был страшным дураком. Мы обустраивали это поместье сообща, моя жена и я. И мы вместе строили нашу жизнь. Теперь она стала частью меня, большей, лучшей моей частью.

Изабелл резко отвернулась. Он схватил ее за плечи.

— Изабелл!

— Я понимаю теперь… не то чтобы я не чувствовала раньше, что будущее, о котором я мечтала для нас, ускользает за эти последние недели, — сказала Изабелл прерывающимся голосом. — Просто я…

— Вы не останетесь одна, Изабелл. Я не могу стать вашим любовником, но я по-прежнему ваш верный друг. И далеко не единственный.

— Надеюсь, что вы правы, Фил. — В глазах ее стояли слезы. — Желаю вам счастья и всех радостей в жизни.

— И я желаю вам того же, — сказал он, крепко обнимая ее. — Я люблю вас и всегда буду любить.

Но истинной любовью его жизни была та, с кем он построил эту свою жизнь.

Милли шла, надеясь отвлечься и умерить страшную боль в душе. Но как могла она утешиться, если каждый квадратный фут Хенли-Парка, на который ступала ее нога, вызывал новый прилив невыносимой тоски, напоминая об их тесном сотрудничестве? Они с Фицем тщательно исследовали все утолки и закоулки этой земли и сделали все, чтобы исцелить раны, нанесенные поместью долгими годами запустения.