Любовь Психеи и Купидона

Там гладкий мрамор стен белее алебастра,
Порфиром выстланы узорные полы,
Дорических колонн там высятся стволы,
На них — Ионии изящные колонны,
На тех — коринфский строй, роскошный, изощренный.
И вот, трехъярусный высокий этот лес
Все здание дворца возносит до небес.
А меж колоннами, как образы живые,
Сияют статуи прекрасные, нагие
Всех Клеопатр и Фрин[15], богоподобных жен,
Которыми герой храбрейший побежден.
Красавиц царственных, что Грецией воспеты,
И тех, о ком всегда нам говорят поэты,
О ком сейчас любой расскажет наш роман,
Застыли мрамором черты и дивный стан.
Из книги Тассовой Армида-чаровница[16]
И Анжелика[17] с ней, и дивная царица,
Что мужа бросила для принца-пастуха[18]
И ввергла мир в войну, не убоясь греха.
Но краше всех себя меж них нашла Психея.
Владычицы сердец владычицей своею
Признать ее хотят. И, тайно возгордись,
Она от статуи отвесть не может глаз,
Но вот черты свои находит в новой славе:
Они и в мраморе, и в драгоценном сплаве,
И, труд Арахниных[19] учеников — ткачей,
Картины тканые здесь говорят о ней.
На них вокруг нее цветы, зефиры, птицы,
Шалят ребячливых амуров вереницы.
Хариты юные[20], у нежных сидя ног,
Из лавров и из роз сплетают ей венок.
Ну, словом, статуи, полотна, гобелены —
Всё украшает лик чудесный, неизменный,
Не говоря уже про глубь зеркал и вод,
Которым новую он прелесть придает.

Особенно привлекли нашу красавицу галереи. Здесь редкостные изделия, картины и бюсты работы не то что Апеллеса[21] и Фидия[22], но самих фей — наставниц этих великих художников — составляли коллекции, ослепившие Психею, пленявшие, чаровавшие, восхищавшие и повергавшие ее в такой экстаз, что, переходя от одной крайности к другой, она то чуть не падала с ног, то подолгу замирала на месте, похожая на самую прекрасную статую этого дворца.

Из галерей она снова вернулась в самый дворец, где ей захотелось еще полюбоваться его роскошью, драгоценной мебелью, обстановкой, всевозможными гобеленами и иными мастерскими изделиями, созданными под руководством самой дочери Юпитера. Особенно поразило Психею разнообразие в убранстве и в расположении каждой из комнат: например, порфировые колонны в альковах (не удивляйтесь этому слову, читатели, — я хорошо знаю, что «альков» — создание нашего времени. Но разве замысел его не мог уже в те времена зародиться в воображении фей? И не заимствовано ли это понятие испанцами — или, если хотите, арабами — из какого-нибудь описания того дворца, о котором у нас идет речь?) с капителями по большей части из коринфской меди. Прибавьте к этому еще золоченые балюстрады вокруг. Что касается покрывал на постелях, то они были либо расшиты жемчугом, либо такой тонкой работы, что ткань уже не имела значения. Само собой понятно, что я не обойду молчанием ни гардеробные при спальнях с их мозаичными столиками, ни вазы, столь же примечательные как по материалу, так и по росписи, — словом, предметы, превышающие ценностью все, что есть на свете. Если бы я захотел описать вам четвертую часть тамошних чудес, у вас, наверно, не хватило бы терпения слушать, ибо в конце концов приедается решительно все, даже самые прекрасные вещи.

Расскажу вам еще лишь об одном произведении — о серии золотистых гобеленов, на которую нимфы обратили особое внимание Психеи не столько вследствие их замечательного выполнения, сколько по причине того, что на них было изображено. Этот сложный гобелен состоял из шести ковров.