Любовь рождается зимой

Двое черных мужчин в костюмах, со сложенными на груди руками, улыбнулись гондольеру.

«Ричард, как она?» – спросил один из них.

«Ciao», – ответил он сквозь зубы.

«Вас зовут Ричард?» – спросила Молли.

«В другой жизни».

«В Италии?» – заинтересовался мальчик.

«В другой жизни, малыш», – сказал гондольер.

«Кстати, вы не могли бы не называть меня „малышом“?» – попросил мальчик.

Пол коридора был выложен мрамором, по бокам высились колонны молочного цвета. Потом они дошли до комнаты, на стенах которой были нарисованы тысячи золотых листьев. Мальчик поднял голову к потолку. Нагие фигуры в свободных одеяниях плавали в море цвета. Там были и фигуры ангелов – даже ангелов-младенцев с пухлыми личиками и розовыми щеками.

«Madonna», – сказал мальчик.

Когда они пересекли комнату, они услышали музыку – несколько нот, извлеченных из прижатого к животу мужчины инструмента.

«Caro mio»[3], – сказал аккордеонист, увидев гондольера.

«Ciao fratello[4], – ответил гондольер. – Позволь представить тебе двух моих друзей с далекой родины».

Карло улыбнулся и покачал аккордеоном перед собой. Его пальцы прижали клавиши, и инструмент издал свой неповторимый протяжный хрип. Меха наполнились воздухом, словно аккордеон сделал вздох.

«Очень мило», – сказала Молли.

Карло пошел за ними, держась в паре метров позади и наигрывая одно и то же трезвучие. Малыш все время оборачивался, чтобы улыбнуться. Он никогда еще не чувствовал себя таким важным. Когда они наконец остановились, они оказались на мосту снаружи отеля.

Восходящее солнце появилось между двух башен здания казино.

«Видишь это, дружище? – спросил мальчика гондольер. – Каждое утро может быть началом твоей жизни – у тебя есть тысячи жизней, но каждая – лишь в день длиной».

Когда солнце прокатилось над ними и открылось всему миру в небе, женщина в черном платье вынесла им поднос. Она была очень высокого роста, и ее каблуки цокали по каменной мостовой.

«Доброе утро», – сказала она, передавая поднос с едой гондольеру.

Молли заволновалась. «Мы это не заказывали».

«Нет, нет – это от вашего друга», – сказала женщина, указывая на один из искусно изогнутых балконов на фасаде казино. Неузнаваемая фигура замахала им с огромной высоты. Когда площадь огласило знакомое трезвучие, мальчик помахал в ответ.

На подносе лежали полдюжины глазированных пончиков Krispy Kreme и стояла маленькая винная бутылка с розой внутри.

«Венецианские пончиковые кольца», – восторженно протянул гондольер.

Мальчик глядел на них, не отрываясь. «На вид очень вкусные», – сказал он.

Гондольер взял один пончик, втянул носом его запах и передал своему маленькому другу. «Они свежие – от силы пара минут из печки», – сказал он.

«Совсем как день», – добавил мальчик. Гондольер воодушевленно покачал головой.

Кроме этого, на подносе было три маленьких чашки – две с черным кофе, а третья – с молоком.

«Это детские чашки?» – спросил мальчик.

«Конечно, – ответил гондольер. – Ведь какими бы взрослыми ни становились сыновья и дочери, они всегда остаются детьми в глазах родителей».

Молли рассмеялась.

После завтрака гондольер подвел Молли и ее сына за руку к краю огромного бассейна, который тянулся под мостами и огибал главную площадь.

На воде бассейна качались в унисон связанные друг с другом лодки странной формы.

«Нам пора возвращаться», – сказала Молли.

«Совершенно верно, Mama, – ответил гондольер, – но одна поездка займет совсем немного времени».

«Теперь пусть Джед дожидается нас», – добавил мальчик.

«Черт», – бросила Молли в сердцах.

«Почему бы и нет?» – спросил гондольер.

«Пошли, Макс», – сказала Молли.

Молли направилась к выходу. Ее сын нехотя поплелся следом. Ему снова хотелось расплакаться, а ноги его горели.

Молли внезапно обернулась: «Вы ничего про нас не знаете».

Гондольер не сдвинулся с места, словно ожидая, что она вернется.

«Все мне известно, Лола», – сказал он без намека на итальянский акцент.

Молли остановилась.

«Почему вы назвали меня этим именем?»

Гондольер посмотрел на свои поношенные туфли.

«Это имя носила моя дочь», – сказал он, пожав плечами.

«Ваша дочь?»

«Да – моя прекрасная дочь. Это было ее имя».

Молли смотрела на него со смесью гнева и жалости.

«Что ж, у меня другое имя».

«Но, может, и нет, – не сдавался гондольер. – Оно могло быть твоим».

«Вы ведь даже не итальянец, ведь так?»

«Мама», – позвал мальчик.

Молли глядела на гондольера, не видя его. Мальчик потянул ее за руку. И в этот момент на нее обрушилась тяжесть реальности того, что в действительности представляла ее жизнь.

На нее нахлынула усталость и тошнота.

Безоблачное небо пересекла стайка птиц, не ведающих ни о чем, кроме своих маленьких жизней.

Мальчик отпустил мамину руку и опустился на корточки.

Его голова свесилась в ладони. Он снял сандалии. На утреннем жарком солнце его ноги снова стали саднить.

Люди обходили их стороной.

Молли нагнулась и поправила его носки с гусеницами.

«Если ты хочешь попасть на гондолу, надень ботинки», – сказала она ему.