Любовь.ru

—  Мелодрама, да? Только он не ревнивый муж, а я парень крепкий и с балкона кидаться не стал. Осокин, конечно, стал выступать, Гуль­ка—в слезы. «Я его люблю», — кричит. Меня то есть. Точно мелодрама. Я на это дело посмотрел, посмотрел и говорю: «До свидания, граждане, вы УЖ сами тут как-нибудь разбирайтесь, кто кого любит», и добавил, что у меня теперь столько компромата на Осокина — пусть только попробу­ет тронет Серегу. Ну а Осокин тут стал кричать, что брат мой мало того что дурак, еще и импотент недоделанный. Тут-то у меня в глазах и потем­нело. За Серегу я кому хочешь глотку заткну. Сцепились мы с Осокиным, я со злости шарахнул его по голове первым, что подвернулось под руку. Думал, что не сильно.

Дмитрий Иванов вытянул перед собой руки, внимательно на них посмотрел. Несколько раз сжал и разжал пальцы, и Люба подумала, что необязательно было хвататься за бронзовое пресс-папье. Можно- было и голыми руками.

—  Обычная драка, — негромко продолжал Дмитрий. — И, между прочим, он сам подначил. Зачем про брата так сказал? Но Гулька молодец. Никакой истерики, сразу же стала отпечатки везде вытирать. Кухонным полотенцем. А потом сказала, что позвонит в милицию, и все стрелки переведет на осокинских ребят. «Иди, говорит, я все сделаю». И сделала. Когда парни после смер­ти хозяина зашли к ней добро делить, отдала без звука, что просили. Портсигар золотой, кол­лекцию старинных монет. Сказала, что осталь­ное — в тайнике, и она отдаст после. А тут уж я вступил в дело и вместе с ребятами осокинскую группу задержал. Улик хватило с лихвой. Даль­ше уже было дело техники, чтобы ребята все на себя взяли. Даже убийство Осокина.

—  И дачу Алины Линевой, — усмехнулась Люба.

—  Дачу кого?

—  Вы   слышали   про   украденное   дорогое бриллиантовое колье, которое Осокин подарил актрисе?

—  Колье? Гулька что-то говорила. Не только про колье. Побрякушки ей покоя не давали. Как заговорит про бриллианты, так глаза блестят.

—  Оно у Гульнары? Колье?

—  Да что вы все про какое-то колье! Не видел я никакого колье!^

—  А остальные вещи? Ведь был же у Осокина тайник?

—  Послушайте, я с ней награбленное делить не собирался. Девчонка и так висит на волоске.

Эти ребята когда-нибудь выйдут из тюрьмы, ду­маешь, они простят Гульке. Она потому за меня и цепляется. Звонит каждый день, то слезы льет, то просто в трубку дышит. Ей страшно.

—  А вы их не боитесь?

— Я? Нет. Во-первых, я — закон. Представи­тель власти. Во-вторых, год добровольцем отслу­жил. В горячих точках. Если бы я за жизнь свою боялся, меня бы, как и многих, в гробу оттуда привезли. Смерть трусов не любит. А отчаянных, напротив, уважает.

—  С чего такой вывод?

—  С того, что я до сих пор жив. И то, что я мужик, а не тряпка.

—  А Осокина бронзовым пресс-папье по го­лове?

—  Я ж говорю: в глазах потемнело. Как это у вас называется? А, доктор?

—  Состояние аффекта. И не мне вас судить.

—  Фу ты,  как пышно!   Проще  надо быть, доктор. Короче, я вам все рассказал. Теперь вы скажите, зачем раскапываете дело, по которому приговор уже вынесен?

—  Вы знали Олега Петрова?

—  Петрова?   Нескольких   Петровых   знал, точно.

—  Мой муж — Олег Анатольевич Петров. Следователь, ведущий дело о его убийстве, уве­рен, что именно Олег наводил грабителей на квартиры осокинских знакомых.

—  Бред. Конкретно:  бред. Никакого Олега Петрова в этом деле не было. Убили его, гово­рите?

—  Да.

—  И вы, как честная вдова, хотите знать правду? За расследование взялись, людей стали тревожить. Хотите, я вам помогу?

—  Взамен того, что я никому не скажу о том, что вы убили Осокина? — усмехнулась Люба. — Ловко это у вас получается. А сами поставите в известность начальство о том, что какая-то не­нормальная баба лезет не в свое дело?

—  Не люблю умных женщин, — поморщился Дмитрий. — Они во всем ищут подвох. Значит, вы думаете, что я полное дерьмо?

—  Вы человека убили.

—  И не одного, доктор. И цену такой штуки, как жизнь, знаю хорошо и не понаслышке. Ког­да говорят, что нет ей цены, это правильно. Но с какой стороны посмотреть: нет, потому что бес­ценна, или потому, что совсем ничего не стоит? И мы с вами, доктор, как раз по разные стороны по этому вопросу стоим.

—  И вы, конечно, думаете, что правы.

—  Я не думаю. Мне не положено. Я просто живу. Но брата моего не трогайте. Он всю ночь женщин плохими словами ругал, и вас в первую очередь. Ну-ну, не надо снова морщиться, я не собираюсь их повторять. Между прочим, Серега первый раз в жизни был со мной таким откро­венным.

—  И вы тут же примчались сюда. Адрес как узнали?

Дмитрий рассмеялся,  покрутил пальцем у виска:

—  Точно, ненормальная. Хотите, оставлю но­мер моего сотового? С такими дамочками порой случаются большие неприятности.

А с чего это вы вдруг кинетесь мне на помощь?

—  Не знаю. Такое ощущение, будто я чем-то вам обязан. А? Доктор?

—  Хорошо. Оставьте номер, может быть, я позвоню.

Он тут же ловко и бесшумно поднялся с крес­ла. В дверях пропустил Любу вперед.

—  Прошу.

—  Мама  с  папой так  воспитали?  — чуть улыбнулась Люба.

—  Просто привычка. Не терплю никого за спиной.