– Мы помним, что хорошие дети признаются в своих дурных поступках даже спустя полгода. Их терзает совесть, ребенок мучится, что разбил вазу.
– Помню: второй класс, третья четверть. Нам читали рассказ, который настолько врезался в память, что мне казалось, будто все дети должны быть такими честными. Честными и справедливыми. Ведь у всех есть совесть. Значит, все должны сознаваться в плохих поступках.
Я встала из-за стола, потерла пальцами лоб и прошлась вдоль окна.
– Но вскоре жизнь показала мне другую сторону истории. Я поняла, как ошибалась. Что далеко не все дети горят желаниям признаваться и каяться. Что многие из моих школьных товарищей, наоборот, учатся скрываться и избегать наказания.
Я остановилась и посмотрела в глаза клиентке.
– Как вы думаете, взрослые преуспели в этом больше, чем дети?
– Если тренироваться с детства, то во взрослом возрасте человек станет профи.
– Вы совершенно правы.
Я приблизилась, задержалась у ее кресла ненадолго и вернулась на свое место.
У Жанны Антоновны были бездонно-грустные глаза. В таких нет надежды на светлое будущее. Нет веры в чудеса.
«Так будет лучше для нее. Прекратит свою ежедневную пытку: ждать, надеяться и мучиться».
– Сколько вашей старшей дочери, Жанна Антоновна?
– Семнадцать, – не меняя выражения глаз, произнесла она.
– Взрослая, скоро замуж.
Она кивнула, глядя в пустоту.
– Вы хотели бы для своей дочери такую судьбу, как у вас?
Женщина встрепенулась, будто я плеснула ей в лицо стакан холодной воды.
– Вы бы хотели, – продолжала я, – чтобы ваша дочь пережила измену, ежеминутно мучилась, рисуя картинки предательства, но продолжала жить с человеком, который ее не уважает?
– Что вы такое говорите!
Ее голос срывался на крик.
– С человеком, который спит с другой женщиной, но тщательно от нее это скрывает. А если вдруг жене захочется поиграть в детектива и вычислить неверного, скажет, что предупреждал. Сознавался, факт присутствует. Периодичность не уточнялась. Но он продолжает жить с детьми под одной крышей. Для совести – свой гражданский долг выполняет.
– Я не хочу такую судьбу для дочери!
– Вы бы не хотели, – я откинулась на спинку и сказала тихо-тихо, – а сами так живете. И подаете ей пример. Дети подсознательно копируют модель поведения родителей. Она будет знать, что страдать для женщины в браке – это нормально.
Ее подбородок задрожал.
– Шесть месяцев сами так живете.
Из глаз закапали слезы.
– Почти двести дней. Двести дней своей жизни вы живете в муках, Жанна Антоновна.
Она плакала навзрыд.
– Добровольно.
Я протянула ей салфетки.
– И все ждете, что ваш муж изменится. Упадет на колени, и все будет так, как раньше.
Закончили мы разговор на спокойной ноте. Она твердила, что устала и больше не хочет так жить. Говорила, что начнет жизнь с чистого листа. И первый шаг уже сделала – поняла, что обратной дороги в прежнюю семейную жизнь нет.
Как только она ушла, я обратилась к своей секретарше:
– Катюша, что ты слышала о Михаиле Цареве?
– С которым вы встречались?
«Встречались… Какое далекое слово для близкого человека».
– А что, есть еще один?
– Не знаю, мало ли однофамильцев. В новостях о нем говорили, но так, мельком. А вообще, он очень закрытый человек. Боюсь, информации будет совсем мало. Помните, когда он на прием записывался, даже координаты свои не оставил.
– Да-да.
«Вот она – оборотная сторона великолепной теории – жить одним днем. Живешь, наслаждаешься и не успеваешь соломки подстелить. Совершенно ничего не знаешь о человеке».
Часы складывались в дни, а я все откапывала информацию о Мише. Это стало моей идеей фикс, как у Таньки с ребенком. Кстати, как там она? Надо бы позвонить…
Что произошло?
Я терзалась вопросами и все возвращалась к тому злополучному вечеру, который стал прощальным. Я знаю, что в тот момент он говорил ясно и осознанно. Пусть в гневе, пусть на повышенных тонах, но абсолютно уверенно. И я знала, что это не простые слова. Это не хмель, который выветрится к утру. Это не досадное недоразумение или ответный шаг с целью меня позлить. Это его выбор. И мне надо с этим смириться. В его жизни меня больше нет…
Я была в смятении. Каждая услышанная фраза, каждая долетевшая песня, казалось, была про меня. Тексты песен кричали о потухших чувствах, ушедшей любви, по телику крутили фильмы-катастрофы, в новостях говорили цифрами о погибших, замерзших, утонувших. Неужели все люди несчастливы? Или человек, попавший в капкан депрессии, реагирует на таких же, как он сам?