За три дня изоляции от общества он умудрился построить столько теорий заговора, что их хватило бы на цикл передач «Невероятно, но факт». В числе обвиняемых успела побывать и Томочка, которая якобы из женской зависти и вообще глобальной зловредности, решила погубить Лену, и Ян Томский, сознательно сбивший курс своих акций, чтобы выкупить все доли у акционеров, и даже неведомые конкуренты из других социальных сетей. Теперь вот настал черед Вайца.
– Зуб даю, этот лысый жук… тот еще жук. – Никита настолько перевозбудился, что не смог придумать аргумента получше. – Надо установить за ним слежку. Собирайся.
– А ты не хочешь, например, Жанне позвонить? – Лена предприняла последнюю отчаянную попытку сменить тему.
– Жанне? – Взгляд Никиты мгновенно расфокусировался, а губы растянулись в улыбке.
Все-таки иногда Кобзев жутко напоминал Лене ребенка. Конечно, своих детей у Лены не было, но раз в год по праздникам она играла с отпрысками двоюродной сестры, и сейчас Никита, сам того не подозревая, вел себя как ее племянник Мишаня. Тот мог полчаса скандалить на тему «Почему у моего грузовика нет бластера», но стоило сказать ему: «Миша, мультик!» – как он резко разворачивался и, забыв и про грузовик, и про бластер, бодро шлепал к телевизору.
– Она мне, кстати, фоточку прислала, – расцвел Кобзев и, не почуяв подвоха, полез в телефон. – Надо сводить ее куда-нибудь… Не знаешь приличного ресторана? – Он вдруг задумался, сложил руки лодочкой и понюхал собственное дыхание. – Кстати, а запасной зубной щетки у тебя нет?
Лена готова была вручить Кобзеву не то что зубную щетку, но и вообще все свои скромные пожитки, лишь бы он дал ей хоть несколько часов тишины. Выпроводив наконец Никиту на свидание в надежде, что у Жанны хватит ресурсов, чтобы занять его до утра, Фетисова выдохнула. В отличие от Кобзева Лена не сомневалась, что Вайц был с ней честен и вот-вот напомнит о себе. Да, она накосячила с приватностью, но в остальном-то «Влюбитель» подействовал! По крайней мере, на Жанну и охранника Макарчука, да и секретарша Настя сменила свой статус на «в отношениях». Еще немного – и Томский смягчится, Вайц презентует ему приложение, и у Яна просто не останется другого выбора, кроме как вернуть Лену.
В красках представляя себе, как вытянется прекрасное лицо Томского, когда он узнает о ее изобретении, Лена погрузилась в пенную ванну, включила в наушниках ненавязчивое мурлыканье саксофона и прикрыла глаза. Пузырьки щекотали кожу, фантазии – мозг.
Интересно, какая ванная у Томского? Наверное, по размерам не меньше Лениной спальни. Все, конечно, в мраморе. И еще джакузи. Уж двое туда поместятся с легкостью. Что может быть романтичнее совместного купания? Когда оба знают о наготе друг друга, но самое интимное скрывается под кромкой воды. Случайное касание бедрами – и кровь уже бурлит, будто кто-то включил внутри гидромассаж. Соблазнительно шепчет, опадая, пена, и Томский подается вперед, скользя рукой по коленке все выше и выше. Наклоняется ближе, чтобы игриво шепнуть…
– Лена, мать твою! Только не умирай!
Этот вопль вонзился в размякшее сознание Лены раскаленным шилом. Она хотела вскочить, но ноги спросонья отказались подчиняться, а пальцы скользнули по бортику, и Лена, беспомощно барахтаясь, ушла с головой под воду, выплеснув на пол литров двадцать.
Сквозь воду до нее донесся душераздирающий грохот, будто в стену въехал бульдозер, а потом крик «Не-е-ет!» – и стальные пальцы Кобзева, натренированные клавиатурой, больно впились в Ленины руки, вытаскивая ее на поверхность.
– Ты… – выдохнула она, отфыркиваясь. – Больной, что ли?
– Жива! – Никита стиснул ее в объятиях, рискуя задушить. – Слава богу, ты жива…
Картина, представшая перед Леной, когда та наконец протерла глаза от воды и пены, впечатляла. Выбитая дверь болталась на одной петле, из косяка торчали щепки, и в довершение всего на пороге мялся, смущенно потупившись, дворник в форменной куртке. И Лена, которая еще секунду назад собиралась оттолкнуть Кобзева, лишь крепче ухватилась за его плечи, прикрываясь телом друга, как живым щитом.
– Кто это? – в ужасе пробормотала она.
– Ах, это! – опомнился Никита и хотел было отстраниться, но Лена его не пустила.
Только теперь оба осознали, что она прижимается к нему в чем мать родила. Конечно, обстановка к романтике не располагала, и Лена сомневалась, что Кобзев решит воспользоваться ее наготой на глазах у дворника, но все же ей стало неловко, а щеки обожгло клеймом стыда.
И ладно еще Фетисова, ее можно было понять: она забыла, когда в последний раз к ее обнаженному телу прикасались не просто мужские руки, но и мужчина целиком. Но почему Никита не попытался избавить их обоих от смущения? Мог бы пошутить как-нибудь, в идеале – пошло, чтобы Лена разозлилась и позабыла про стыд. А он замер, уставившись на нее потемневшими глазами, и Фетисова увидела то, что вообще никогда не думала увидеть: Кобзев покраснел.
– Полотенце, – шепнула она, старательно отводя взгляд.