Любовь с последнего взгляда

Когда я была маленькой, у нас в клетке жили две сойки. Дом тети Мери был на самом верху нашей улицы-лестницы, наш внизу, в самом начале. Муж тети Мери, дядя Тони, днем никогда не поднимался по лестнице. Когда ему что-то было нужно, он кричал: Мери, Мери, принеси мне острогу, Мери, Мери, принеси мне вершу, Мери, Мери, принеси сеть! Тетя Мери спускалась вниз по лестнице и приносила. Толстая невысокая женщина, она отдувалась, пока шла, пух, пух! Наши сойки научились кричать: Мери, Мери, Мери! Тетя Мери выскакивала на террасу и кричала: Тони, Тони, что тебе нужно, Тони? Сойки кричали: Мери, Мери! Тетя Мери кричала: Тони, Тони, ты меня звал? Сойки кричали: Мери, Мери… Я пряталась за полузакрытыми жалюзи и писалась от смеха в маленькие белые трусики. Когда тетя Мери сообразила, что это кричат наши сойки, она перестала реагировать, как бы ни орал дядя Тони, и ему приходилось всякий раз подниматься по лестнице. Толстый невысокий мужчина, вверх по лестнице, пух, пух! Наш пес Панчо валялся перед нашим домом, две наши кошки лежали у него на животе. Часами. Если мимо Панчо проходили чужие кошки, он начинал сходить с ума, стряхивал с живота Рысика и Сладкий Виноград и несся за чужаками. Они взлетали на шелковицу, Панчо лаял: гавгавгавгавгав… А потом подключались сойки: гав, гав, гав. Сойки: гав, гав, гав, Панчо… Бабушка накрывала клетку коричневым летним одеялом с двумя серыми полосами или белой тканью, на которой большими буквами было написано «AZUKAR». Это были распоротые мешки, в которых амеры когда-то давно присылали нам гуманитарный сахар. Из них потом многие сделали покрывала. И чем чаще их стирали, тем белее и мягче они становились. Когда бабушка накрывала клетку, сойки замолкали. Но в другое время птицы слишком шумели, мешали туристам, которые все чаще приезжали в наш городок. Они спали и утром, и после полудня, и вечером. Бабушка сделала из соек гуляш. Я ела этот гуляш из соек, с полентой, облизывала и сосала тонкие, тонюсенькие косточки, я не знала, что ем соек. Я же никогда раньше не ела птичье мясо. Никогда. Мама мне сказала: ха, ты съела наших соек! Я не заплакала. Но мое маленькое сердце было ранено, и душа моя болела. Бабушке я этого никогда не простила. Старая сука, она сломала им тоненькие шеи.

Его папа стрелял в соек с того дерева, они вместе сидели на толстой ветке. Когда папа прекращал стрелять, сын спускался, собирал трупы и засовывал их в папин рюкзак. Сойки все были крупными и толстыми, а на их мертвых телах переливались перья цвета неба и индиго. Они соек не ели, его мать не делала из них гуляш. Подойдя к дому, они вытряхивали рюкзак в мусорный бак. Его отец стрелял по сойкам, просто чтобы тренироваться. Я ни разу не сказала ему: твой старик убийца, сойки мои самые любимые животные! Ослов я тоже любила, очень любила, но ослы никак не связаны с этой историей из его детства. Они с отцом убили десятки птиц, двух серн, одного оленя, двух кабанов, маленького барсука, одного кабаненка. Некоторых животных я забыла, может быть, я забыла бы и всех этих покойных животных, если бы их остекленевшие глаза не смотрели на меня со стен нашей квартиры. Голова огромного кабана годами висела на стене над нашей кроватью. Я позвала нашего соседа, Николу, у нас нет дрели. Я сказала мужу: знаешь, я позвала Николу, боюсь, что голова кабана однажды упадет мне на голову, когда я буду спать. Ты действительно глупа, если думаешь, что четыре вот таких металлических костыля не выдержат. Большим и указательным пальцами он показал мне, насколько толстые эти костыли. Пришел Никола, снял огромную голову, я ему помогала, на балконе я пропылесосила старую щетину, Никола посмотрел на костыли в стене, вытащил из большой кожаной сумки четыре новых, просверлил в стене в коридоре четыре глубоких дыры, теперь кабанья голова висит там. Мой свекор снимал на камеру этого кабана, я имею в виду бывшего владельца этой огромной головы, с первых недель его жизни. Снимал, как он, кабаненок, со своей мамой ищет желуди, потом еще снимал, снимал, снимал, пока кабаненок не вырос. У нас дома есть фильм, в котором отражена вся жизнь этого кабана. Я его никогда не смотрела.