Поэтому неправильно говорить: любовь дает то, чего не может дать справедливость; любовь ведет к самоотдаче, которая выше того, что требует справедливость. Есть много видов самоотдачи, которых требует пропорциональная справедливость, например, смерть ради дела, от которого зависит моя жизнь. Но есть и другие виды самоотдачи, которых пропорциональная справедливость не требует. Их требует любовь. Но если их требует любовь, значит, их требует творческая справедливость. Ибо творческий элемент в справедливости – это любовь.
Любовь в этом своем аспекте так же относится к справедливости, как откровение – к разуму. И это не случайная аналогия. Она коренится в природе как откровения, так и любви. И откровение, и любовь выходят за пределы рациональной нормы, не разрушая ее. В них присутствует «экстатический элемент». Любовь в некоторых своих проявлениях, например, в тех, о которых говорит апостол Павел в 1 Кор. 13, может быть названа справедливостью в состоянии экстаза, так же как откровение можно назвать разумом в состоянии экстаза. Павел подтверждает это и тогда, когда объясняет и опыт откровения, и дела любви действием божественного Духа. И так же как откровение не дает дополнительной информации в сфере умозаключений познающего разума, любовь не ведет к дополнительным действиям в сфере решений практического разума. И то и другое придает разуму другое измерение: откровение – познающему разуму, любовь – практическому. Ни откровение, ни любовь не отрицают того, чему они придают глубину, т. е. разума. И как откровение не противоречит структурам когнитивного разума (иначе его нельзя было бы воспринять), так любовь не противоречит справедливости (иначе ее нельзя было бы реализовать). Это рассуждение подводит к тому, с чем нам придется иметь дело в последней главе, а именно к пониманию того, что сфера морального действия зависит от присутствия Духовной силы.
Отношение справедливости к любви в межличностных столкновениях можно адекватно описать с помощью трех функций творческой справедливости, а именно выслушивания, добровольной отдачи и прощения. Ни в одной из них любовь не делает больше, чем требует справедливость, но в каждой из них любовь распознает, чего требует справедливость. Чтобы узнать, что справедливо в межличностном столкновении, любовь выслушивает. Выслушать – это ее первая задача. Никакие человеческие отношения, особенно близкие, невозможны без взаимного выслушивания. Упреки, противодействие, защита могут быть оправданы с точки зрения пропорциональной справедливости. Но они, быть может, оказались бы несправедливыми, если бы люди больше слушали друг друга. Все вещи и все люди, если можно так сказать, взывают к нам слабыми или громкими голосами. Они хотят, чтобы мы их выслушали, чтобы мы поняли внутренне присущие им требования, правду их бытия. Они хотят от нас справедливости. Но дать им ее мы можем только посредством любви, которая выслушивает.
В своей попытке увидеть, что́ есть в другом человеке, любовь никоим образом не иррациональна. Она использует все возможные средства, чтобы проникнуть в темные закоулки его мотивов и комплексов. Например, она пользуется средствами глубинной психологии, дающей неожиданные возможности обнаружения внутренне присущих человеку требований. Благодаря этой психологии мы узнали, что то, как человек проявляет себя вовне, может означать совсем не то, что есть на самом деле, и не то, что он намеревался продемонстрировать. То, что кажется выражением агрессии, на самом деле может быть выражением любви, сдерживаемой застенчивостью. То, что выглядит как сентиментальность и смирение, – на самом деле симптомы враждебности. Слова, не заслуживающие внимания, но произнесенные неподходящим тоном, могут вызвать совершенно несправедливую реакцию. Выслушивающая любовь – это первый шаг к справедливости в межличностных столкновениях. И она выполняет свою функцию также и в столкновениях с живой природой и вообще со всякой природой. Но мы не можем рассматривать здесь проблему человеческой справедливости и несправедливости по отношению к природе: для этого нам пришлось бы иметь дело с большой новой областью знаний, выходящей за рамки нашей задачи, а для онтологического анализа этой проблемы – воспользоваться языком искусства и поэзии.