Стоило бы сказать, что больше играть с Ониксом не буду, но язык не поворачивается. Хотя бы потому, что он слишком загадочный и сильный, чтобы я отступила, не узнав, откуда у него такая мощь. Что за скилы? Почему его руки – единственная часть тела, не скрытая одеждой, – не похожи на человеческие?
И он помогал мне.
Не знаю почему, но не могу так просто забыть об этом.
– Он поступил как придурок, – напоминает Марк. Наверное, потому, что замечает, как выражение моего лица смягчается. – Уничтожил то, что ему не принадлежало. И даже если он сделал это не для того, чтобы защитить тебя, а ради развлечения, то это еще хуже.
Марк прав. Во всем прав. Если бы вместо Марка меня с Ониксом заметили парни из гильды, то отвертеться было бы уже невозможно. Удивительно, что Марк верит – я не в сговоре с Ониксом. Но вот остальные… Они ни за что не будут так же благосклонны.
Я видела их лица там, в столовой. Они ненавидят Оникса.
– Дарьяна, – на выдохе произносит брат. Дожидается, когда посмотрю на него, и продолжает: – Пожалуйста, не играй с ним больше.
Я молчу и слабо киваю, потому что это правильно.
На оставшихся уроках я витаю в облаках. То порываюсь удалить Оникса из друзей сразу же, как вернусь домой, то решаю оставить все как есть. Если не вычеркну его из списка друзей, оставлю себе шанс следить за ним хотя бы так, издалека. Ведь вовсе не факт, что он захочет играть в команде вновь? И даже если захочет, я всегда могу отклонить приглашение.
Иногда я украдкой оборачиваюсь на брата, который теперь сидит с Колоссом. Они не болтают на уроках. Каждый занят своим делом. Брат учится, а Колосс залипает в телефоне. Почему-то я всегда представляю, что Артем смотрит скрины с Ониксом и размышляет, как бы его наказать. От таких догадок становится не по себе, и я пристальнее вглядываюсь в лицо Колосса. Ищу следы злости или раздражения, но нахожу только проблемы.
Учительница делает мне замечание при всем классе. Разумеется, шутит о том, что я влюбилась в Колоссова, раз половину урока таращусь на него. Одноклассники хихикают, Марк неодобрительно качает головой. Будто говорит: «Палишься». А сам Артем удивленно распахивает глаза и в упор смотрит на меня. Еще немного, и у виска покрутит. Мол, «Силаева, ты с ума сошла? Отвернись и не позорь нас обоих!».
После этого случая больше не кручу головой. Пытаюсь сконцентрироваться на занятиях, но мысли снова и снова тянутся к Ониксу.
После целого лета безделья сложно втянуться в учебу. Менять сон до обеда и волю на сидение за партой и жизнь от звонка до звонка – изобретательная пытка. Поэтому, даже не особо утруждаясь на занятиях, после шести уроков чувствую себя выжатой до последней капли.
Я даже отказываюсь от предложения Марка вместе пойти по домам, хотя живем в одной стороне. Мне хочется побыть одной.
Направляясь на выход из школы, прохожу мимо спортивного зала. За закрытыми дверьми шумно: слышу топот ног и чужие голоса.
– Давай-давай! – выкрикивает кто-то, а остальные подхватывают и начинают свистеть и хлопать.
Слышится удар по мячу, а потом – дружные овации. Всего лишь звуки, но они с силой толкают меня в омут памяти. Туда, где я улыбаюсь часто и искренне, хотя на руках куча ссадин, заклеенных цветными пластырями. Туда, где соперничество и веселье тесно сплетаются.
Воспоминания становятся еще ярче, когда дверь распахивается и из спортивного зала выходит парень. Высокий и стройный. Его темные, почти черные волосы взмокли от пота, от него же блестят лицо и шея, а зеленые глаза устремлены на меня.
– Чего тут стоишь? – хмурится Мирон и утирает со лба влагу тыльной стороной кисти. – Тоже играть хочешь?
Простые вопросы, но язык присыхает к нёбу, не могу сказать ни слова. Меня накрывает воспоминаниями, как лавиной, ведь несколько лет назад все было наоборот.
Это я вышла из спортзала, чтобы попить. Запыхавшаяся, но счастливая. А Мирон стоял в коридоре под дверьми и слушал, как другие ребята играют в мяч. Он казался смущенным, когда шагнула в его сторону и смело спросила:
– Че тут стоишь? Заходи, если тоже играть хочешь!
Помню, как он замотал головой и смущенно отпрянул. Хотел сбежать, но я, позабыв о жажде, схватила его за руку и потащила в сторону зала.
– Не надо! – попытался вырваться мальчишка, которому тогда еще было лет тринадцать.
– Почему это?
– Посмотри на меня. – Он раскинул руки, будто так я могла видеть его еще лучше.
Но я лишь пожала плечами. Что не так? Тогда он покрутился, картинно схватившись за пухлые бока, а потом хлопнув себя по выпирающему животу.
– Они будут смеяться надо мной, – выдохнул мальчик со смирением, которое только изображал. Я же в его голосе уловила и волнение, и странную, но очень понятную надежду.
Он хотел играть, но стеснялся. Почему? Тогда я еще не знала, что над Лукашовым смеялись девчонки из класса. Да и некоторые мальчики не хотели общаться с полным, страдающим от акне одноклассником.
– Ты дурачок? – совершенно искренне тогда удивилась я. – Кому ты нужен, смеяться над тобой? Я вот даже имени твоего не знаю, а все равно зову присоединиться к моей команде. Хочешь?