Любовь - слепа

В последствии выяснилось, что Макару были нанесены серьёзные ранения. Повреждена артерия на руке. Большая часть крови на асфальте принадлежала ему, но он не чувствовал боли. Жгутом ему перевязали руку, и настояли на госпитализации, необходимо было наложить швы и сделать вакцину от столбняка.

Разумеется, я поехала с ним. Сидя в приёмном покое, в ожидании пока Макара зашьют, я вдруг подумала.

"Оскар, наверное, переживает, что нас нет так долго…"

Но воспоминание о том, что его самого больше нет вонзается острой раскалённой иглой прямо в сердце. Макара отпускают домой под его ответственность, он ни в какую не соглашается остаться на ночь под наблюдением врачей.

— Да всё, хватит уже… Заштопали и ладно! Я не останусь здесь! — отмахивается он от медицинского персонала.

Медсёстры взволнованно перешёптываются. Доктор вручает мне список лекарств. Объясняет схему ревакцинации от столбняка. Назначает график перевязок. Стараешься всё запомнить, но кажется, что мозг превратился в холодец.

…

Добираемся до дома братьев на такси, храня гробовое молчание. Макар тупо смотрит в окно, почти не моргая. Лицо Макара настолько побледнело так, что тени вокруг глаз кажутся лиловыми синяками. В больнице он немного смыл кровь с лица и рук. Но на одежде остались засохшие бурые пятна. Ему вкололи седативное, чтобы хоть как-то удержать его на месте. Он молчит всё это время, борясь со сном.

— Аля, — хрипло зовёт меня парень.

Вздрагиваю от этого обращения, так тебя называл только Макс…

— Да, — тихо отзываюсь я, голос звучит тускло, будто из другой реальности.

— Давай поедем к тебе сейчас… Я не могу… Он там… Я не… — слова обрываются, смешиваются в бессмысленный поток, но я понимаю о чём он говорит.

— Ладно… Я только возьму сумку и захвачу тебе что-нибудь переодеться. Ты посиди в машине.

…

В квартире стараюсь не смотреть в сторону ванной. Беру первые попавшиеся вещи из шкафа Макара, хватаю свою сумку и пулей вылетаю на лестничную клетку, захлопнув дверь.

…

Водитель довозит нас до моего дома, Макар флегматично открывает дверь, и почти вываливается на улицу. Подставляю ему плечо, и он покорно бредёт рядом, опираясь на меня.

— Голова кружится, — объясняет он.

— Надо было остаться в больнице. Ты потерял много крови. У тебя давление упало…

— Хуйня… Не впервой…

Довожу его до квартиры, щёлкает замок. Так непривычно видеть знакомые родные стены, после всего произошедшего. Макар скидывает кроссовки, и без сил валится на диван. Помогаю ему снять испачканную кровью толстовку. Он болезненно кривится, двигая рукой.

— Только… Не стирай её… — тихо просит он.

— Хорошо…

Накрываешь его пледом, и выключаю свет. Некоторое время сижу рядом, положив руку ему на грудь, чувствуя его сердцебиение кончиками пальцев. Когда дыхание выравнивается, а лицо его расслабляется, трогаю его лоб. Благо, жара нет.

В призрачном свете фонаря, падающего из окна, он выглядит таким хрупким и тонким. Вроде совсем мальчишка… Хочется обнять его и сказать, что всё будет хорошо, всё пройдёт, купим новую собаку. Но эти сказки подходят только детям. В реальной жизни всё намного сложнее. От нас ушла не просто собака, это был член семьи, их брат и глаза Матвея. Существо бесконечно умное, доброе и преданное. Макар весь остаток жизни будет корить себя за то, что не уберёг его.

Как я узнала из разговора полицейских с соседями, тот гопник кинулся на Макара с ножом, а собака впилась ему в руку. Бандит нанёс Оскару несколько ударов в брюшину, что почти сразу убило его. Макар кинулся на мужика, и получил ножом по руке. Потом из машины выскочили дружки молодчика, затащили его в салон, и уехали.

"Жизнь так жестока к этим парням…"

Оказавшись в своей родной кровати я наконец-то даю волю чувствам. Рыдания рвутся из груди, слёзы текут ручьями по щекам. Истерика сносит все опоры сознания, повергая меня в тёмную пучину горя и отчаяния. Щелчок дверной ручки на секунду возвращает меня в реальность.

— Это я… — слышу голос Макара.

— П-п-ппрроххход-ди… — всхлипывая, приглашаю его войти.

Он садится рядом на кровать, и кладёт уцелевшую руку мне на спину. Из моей груди снова рвётся отчаянный стон.

— Шшшшш…. — он гладит меня почти по-отечески, будто папа успокаивает свою крошку-доченьку, разбившую коленки. — Шшшшш….

Так проходит неизвестно сколько времени. Когда буря утихает, обнаруживаю себя возле Макара. Он лежит рядом, а я на нём, уткнувшись лицом в его грудь. Его горячая кожа мокрая от моих слёз. Здоровая рука мягко гладит меня по волосам и спине.

— У тебя есть успокоительное? — спрашивает он.

— Д-д-да, где-то корвалол есть…

— Накапай себе… И мне…

…

Выпиваем горькую воду с каплями, и вскоре засыпаем тяжёлым сном, уставших измотанных горем людей. Мы лежим тесно прижавшись друг к другу, без какого-то намёка на интимность. Но именно это делает момент особенно ценным. Это больше, чем страсть и похоть, стимуляция и проникновение… Это диффузия душ, когда кажется, что человеческие ауры слились в один радужный кокон. В этот момент каждый из нас — утопающий, и каждый из нас — соломинка… И мы держимся друг за друга из последних сил.