Любовь со вкусом «Маргарессо»

НП54 расхаживал по комнате. Он был среднего роста, полностью из металла серебристого цвета. Одна рука предназначалась для пушки, их у него было две, второе оружие скрывалось в корпусе, а вторая отвечала за все остальное. Но когда необходимо было двигаться как человек, пушка замечательным образом скрывалась в руке, и появлялись три «пальца». Гапи всегда мог рассчитывать на своего металлического помощника, он был неприхотлив, никогда не был в серьезном ремонте. Однако за редким исключением соображалка не работала очень хорошо, мог что-нибудь перепутать. Если у человека это связано с глупостью, то у таких как НП54 – с нарушением правильного движения сигналов в электронном «мозге». Маленький ядерный реактор скрывался глубоко в груди, который и снабжал его энергией. Хватало такой штуки года на три, не больше. Робот умел быстро ходить и даже бегать, прыгал он конечно не очень, но все-таки мог перепрыгнуть высоту в семьдесят сантиметров. Конечно, в воде он тонул, но у него были специальные вставки подачи газа из окружающей среды. Датчики моментально срабатывали на жидкость и перепад давления, отсеки надувались воздухом и он всплывал. Неприхотливая военная штука. Гапи возил его в одно место, еще до работы на станции, там Нип приобрел экран и компьютерную систему. Так что появлялась возможность считывать информацию и работать, когда это было необходимо. У НП54 была также система связи, но часто барахлила. Он выполнял команды капитана, но иногда Гапи делал установку на выполнение команд членов своей команды при своем отсутствии. Такой привилегией пользовались Мэри, Сирена и Дука. У Нипа была обычная голова робота, которая поворачивалась на 260 градусов. Два сенсорных передних глаза и один замаскированный задний позволяли ему отлично ориентироваться. Система памяти работала таким образом, что робот мог без труда запоминать местность, величины ускорения свободного падения, различные физические характеристики. Но он не обладал энциклопедическими знаниями, это был не робот-справочник, знающий десятки языков. Гапи относился к нему как к человеку и члену своей команды. Когда капитан оставался один, он мог свободно с ним разговаривать как с близким другом. На теле было несколько лампочек: слева на черной вставке, похожей на карман рубашки, и на голове. Они иногда загорались. В основном, сигналы обозначали опасность, износ, необходимость устранения повреждения или перезагрузку системы памяти. Гапи слышал легенду о том, что необходимо обращаться к технике как к живому существу и всегда подбадривал металлического друга.

Сирена вопросительно посмотрела на Мэри, а потом на Гапи:

– Сколько будем ждать?

– Пока не стихнет буря.

– А если она будет длиться несколько дней?

– Пока не знаю.

– Ну ты же капитан корабля! Ты должен знать!

Гапи замолчал. Он одел наушники, закрыл глаза и сел в кресло.

– Мэри, с тобой все в порядке? – спросила женщина.

Девушка кивнула головой.

– Вот славно, не будешь больше бегать одна по незнакомым местам, я тебя не отпущу. А с раной что? Покажи мне, что с твоей рукой?

Мэри сняла перевязку, там почти ничего не было видно, кроме очертаний ранки.

– Ну вот, я же говорила, что эта специальная мазь быстро заживляет повреждения на коже. Не зря я ее прихватила. А вот наш капитан очень часто забывает о таких простых и важных средствах.

Сирена взглянула на Гапи, но он, к счастью, ее не слышал.

– Что мы будем сегодня есть? – спросила Мэри.

– Давайте поедим сегодня внизу, – ответила женщина, покашливая.

…Джеймс понимал, что выбраться обратно будет проблематично. Зазвонила рация: «Прием, Джеймс, где Вы?». Но солдат решил не отвечать, думая, что так будет лучше. Он дотрагивался до частей стен в надежде открыть хоть какой-нибудь потайной выход. Однообразные коридоры тянулись по разные стороны. Синеватый свет от лампочек придавал холодность. Он также старался просматривать потолок, но казалось, что там не было ни люков, ни чего-то подобного. Засохшая кровь на рукаве еще больше придавала ему образ военного человека, хотя в душе он никогда не стремился воевать. Джеймс был из сорта тех людей, для которых более важна справедливость, чем убийства и тупая война.

Солдат остановился. В воздухе было мало кислорода, он глубоко дышал. Достав боевой нож, он заметил на нем мелкие слова: «Моему лучшему другу». Ему стало теплее от этого. Подержав еще некоторое время предмет в руке, он положил нож на место. Остаться одному означает воевать с собой, со своими предубеждениями, страхами, нерешительностью. И сейчас он перешел вновь в это состояние, когда никто другой не мог решать за него, что делать и куда идти.