Любовь срывает маски

— Не знаю. У меня всегда было ощущение, что он говорит правду. И все же все остальные уверены в том, что он виновен. Ведь яд был в его лекарстве. А по его собственному признанию, порошки все время оставались с ним с того момента, как его дочь отдала их в его руки.

— Дочь? — переспросил Гаретт, изображая удивление.

— Да, у него была дочь, которая и готовила для него все лекарства.

— И что говорит эта дочь?

Король презрительно поморщился.

— Она оказалась гораздо глупее, чем я мог предположить, когда впервые увидел ее. Известие об аресте отца так ее напугало, что она бросилась в Темзу и утопилась.

— И в самом деле дурочка, — пробормотал Гаретт, вновь пытаясь не выдать своего облегчения. Благодарение Господу, никто пока не заподозрил, что Мэриан жива. — Но раз она готовила лекарства, не думаете ли вы, что именно она могла положить туда яд?

— Полагаю, это возможно… хотя и очень странно. Сэр Генри настаивает, что она приготовила порошки и сразу же отдала ему. А после этого лекарства ни разу не покидали его рук. Но что ему стоило бы солгать, сказать, что он где-то оставил лекарства без присмотра, или даже попытаться свалить вину на дочь, раз она умерла. Однако он этого не делает. Он производит впечатление человека, совершенно искренне сбитого с толку. Конечно, я могу предположить, что она могла положить яд в лекарство по своей собственной инициативе. А затем покончила с собой, когда поняла, что все открылось. Кто знает? Но я как-то не могу поверить, что эта девушка сама задумала отравить меня. Во всем этом нет никакого смысла.

— Все это действительно очень сомнительно, — согласился Гаретт со спокойствием, которого на самом деле не испытывал. Интересно, что бы сказал король, если бы узнал правду о леди Мэриан.

— Однако вернемся к вашей просьбе, — заметил Карл, проницательно взглянув на Гаретта. — О какой милости вы хотели меня просить?

Гаретт встретил взгляд короля с самым невинным видом, какой только был в его арсенале.

— Я бы хотел сам поговорить с заключенным, Ваше Величество.

— Зачем? — с искренним изумлением спросил король.

— Вспомните, Ваше Величество, какую миссию я выполнял для вас в недалеком прошлом. Обычно мне всегда удавалось добыть нужную информацию у людей, и часто против их воли.

Лицо короля затуманилось.

— Это правда. Я всегда восхищался вашими методами.

— Уверяю вас, Ваше Величество, при этом я никогда не переходил грани и не совершал ничего предосудительного.

Карл несколько мгновений пристально изучал его лицо, потом заметил:

— Да, полагаю, что так. Думаю, вам достаточно взглянуть на человека этим своим безжалостным, как удар кинжала, взглядом.

Чуть заметная улыбка скользнула по губам Гаретта.

— Так если вы позволите мне допросить сэра Генри, возможно, я смогу вытянуть из него признание.

— Или сведения о том, что ваш дядя был его сообщником, — сухо закончил король, чуть приподняв бровь.

— Да, именно так.

Карл некоторое время внимательно смотрел на Гаретта, задумчиво потирая подбородок.

— Полагаю, что если кто-то и может это сделать, то только вы, — произнес он наконец, словно разговаривая сам с собой.

Стараясь придать своему лицу выражение безразличия, Гаретт с волнением ждал ответа короля. После довольно продолжительной паузы король наконец сказал:

— Ну что ж, думаю, вреда от этого не будет.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — ответил Гаретт с глубоким поклоном, стараясь не выдать своего облегчения.

Затем, храня вежливое молчание, он дождался, пока король вызвал своего секретаря и передал ему распоряжение сопроводить графа Фолкхэма в Тауэр для встречи с заключенным. Вместе со стражей, прибывшей для сопровождения, Гаретт покинул покои короля, думая о том, сколько пройдет времени, когда он снова сможет увидеть Карла.

Однако изменить что-либо он уже был не в силах, а потому, отбросив эти грустные мысли, поспешил вместе со стражниками из Уайтхолла, затем по улицам Лондона к Тауэру, полностью сосредоточившись на том, что волновало его сейчас в первую очередь, — на предстоящем разговоре с сэром Генри. Но когда он подошел вплотную к своей цели — внушительного вида башням, где томились заключенные, — его охватил тот же леденящий душу страх, который он испытал в тот день, когда обнаружил, кем на самом деле является Мина.

И когда он шел по холодным, сырым, узким коридорам Тауэра, этот страх продолжал разъедать ему душу. Он не мог думать ни о чем, кроме одного — любой ценой он должен спасти Мину от подобной участи. Рыкание и рев диких животных наполняли собой все узкое пространство, эхом отражаясь от каменных стен. В эти годы в Тауэре все еще содержались медведи, львы и множество других экзотических созданий, привезенных в Англию со всего света из колоний. Эти жуткие звуки окончательно укрепили в Гаретте принятое им решение. Не важно, что он найдет здесь, не важно, что она совершила, он никогда не допустит, чтобы его цыганскую принцессу, нежную, пылкую Мину, заточили в темницу.