Любовь, только любовь

Его голос слегка охрип, но рука, сжимавшая запястье, была тверда. Странно, но его, казалось, не тронула красота обнаженного женского тела. Свободной рукой он прикоснулся к ее лицу, горящему от стыда, а затем долгим неспешным движением скользнул вокруг одной груди, вдоль бедра и ноги. Это была не ласка, а скорее восхищенный жест знатока, когда он кончиками пальцев любовно оглаживает полированную поверхность мрамора или прослеживает чистоту линий какой-нибудь статуи. Катрин вздрогнула, когда теплые пальцы прикоснулись к ней. И вновь послышался его хриплый голос:

— Женское тело может быть самым прекрасным или самым безобразным актом творения, — сказал Гарэн. — Мне приятно, что ваше тело столь великолепно.

Затем он встал и отпустил ее руку. Катрин, широко раскрыв глаза, в изумлении глядела, как он пересек комнату и отворил дверь.

— Спите спокойно, — сказал он тихо.

Он исчез в темноте так же бесшумно, как и вошел. Его темный силуэт, словно по волшебству, слился с ночными тенями. Она осталась стоять посередине огромной комнаты, медленно приходя в себя от удивления. Хотя и трудно было в этом признаться, но она чувствовала глубокое разочарование. Затем, заметив свою тень на стене и вспомнив о своей наготе, метнулась через комнату и юркнула в постель. Сердце ее бешено стучало. Очутившись в тепле и уюте шелковых подушек и мягких одеял, внезапно, вопреки логике, она начала плакать.

Когда она успокоилась, огонь в камине уже догорел. Голова раскалывалась от боли. Катрин медленно выбралась из кровати. Глаза ее были красными и опухшими. Катрин нашла ночную рубашку, лежавшую у камина, и накинула ее. Затем вымыла лицо в серебряном тазике, который стоял на комоде возле кувшина с флердоранжевой водой. От прохладной воды ей стало лучше. Было тихо, и ее охватило чувство одиночества. Она легла, удобно устроившись на подушках, и попыталась бесстрастно оценить ситуацию. То, что случилось в эту странную брачную ночь, помогло ей больше узнать себя. Когда она предалась объятиям Арно, то могла объяснить этот поступок непреодолимой любви к нему. Ну, а в этот-то вечер? Любви к Гарэну не было, ее ни в малейшей степени не влекло к нему… и все же она была на волоске от того, чтобы отдаться ему.

Она и не пыталась угадать причины такого поведения своего мужа. Разобраться в этом было поистине невозможно!

На следующий день был сочельник. Тихие звуки музыки пробудили Катрин ото сна. Занавеси были отдернуты, открывая мрачный зимний пейзаж, но огонь в камине весело плясал. В дубовом кресле сидел Гарэн, а у его ног лежала борзая. Гарэн по-прежнему был в черной бархатной мантии, и как будто только что встал. Когда Катрин приподнялась в постели, он слабо улыбнулся.

— Это рождественские гобои, моя дорогая. По традиции они будут играть здесь весь день до полуночи. Вы должны поспешить, чтобы принять музыкантов. Я вызову служанок.

Все еще в полудреме, Катрин смущенно наблюдала, как служанки весело вбежали в комнату, чтобы пожелать ей доброго утра. Они оказались проворными и засновали вокруг кровати: одна протягивала просторный халат, подбитый мехом, другая — комнатные туфли, третья — зеркало. Но их озорные взоры то и дело скользили в другой конец комнаты, где, сдержанный и прямой, сидел Гарэн. Он со снисходительным видом наблюдал за этой веселой суетой, в совершенстве исполняя роль молодожена. Катрин не знала, смеяться ли ей над этим притворством или рассердиться.

Одна лишь Сара сохраняла невозмутимое спокойствие. Она пришла последней и принесла с собой платье, которое Катрин должна была надеть в этот день, первый день после свадьбы. Верхнее платье было сшито из шерсти медового цвета, расшитое шелковыми снопами пшеницы того же цвета, причем по контуру рисунка шла тонкая золотая нить. Его широкие рукава, воротник и подол были оторочены каймой из соболя сочного коричневого цвета. Нижнее платье — из однотонного медового атласа. Головной убор, полностью скрывавший волосы Катрин, состоял из двойной собольей каймы, окружавшей высокий конус из расшитого сукна, на котором колыхалась того же цвета вуаль. Широкий золотой пояс филигранной работы удерживал на месте складки как раз под грудью. Наконец, ожерелье из топазов, перемежавшихся золотыми пшеничными снопами, завершало наряд, надеть который Сара помогала своей госпоже с церемонными жестами священнослужителя пред алтарем какой-то языческой богини. Лицо цыганки, однако, было хмурым, и пока Катрин одевалась, она не произнесла ни слова. Гарэн удалился, чтобы заняться своим туалетом, и две женщины могли свободно поговорить друг с другом, если бы не озорной рой молодых служанок, сновавших по комнате. Когда Катрин была готова, Сара мановением руки отпустила их и затем повернулась к молодой женщине с выражением беспокойства на лице.

— Ну что? — спросила она. — Ты счастлива? Внезапность атаки застала Катрин врасплох. Сара, похоже, была в свирепом расположении духа. Ее черные глаза вглядывались в лицо новоиспеченной госпожи де Брази, как будто она надеялась что-то прочитать на нем. Катрин нахмурилась.