Любовь - только слово

— Я тоже, Геральдина.

Мы жмем друг другу руки, но не так, как раньше. Она уже не гладит интимно пальчиком мою ладонь и не смотрит на меня соблазняющим взглядом.

Нет, это козочка, настоящая невинная козочка здоровается со мной. Я многое мог бы предположить, но такого я не ожидал. Я чувствую, как меня наполняет безграничное облегчение. Все не так скверно. Все не так дурно. Геральдина приличная девчонка. Она просто молодец.

Директор тоже обнимает эту приличную девчонку и говорит, как он рад, что она вернулась, и что на ней нет этих ее побрякушек, и что она не накрашена этой своей ужасной краской, и что у нее нормальная прическа. Что отвечает Геральдина?

— За то время, которое я провела в больнице, я о многом передумала, мне стало ясно, в чем я была не права и что я делала неправильно. Теперь я хочу исправиться. Надеюсь, это мне удастся.

У директора наворачиваются слезы на глаза.

А дети завороженно смотрят на Геральдину, как на сказочное существо. Неужели это она уводила у всех ребят? Нет, этого не может быть! Та девочка, которая сейчас стоит перед заснеженными каштанами, опираясь на трость, нуждается в помощи, защите и заботе. Надо забыть, что было раньше. Теперь надо относиться к ней с любовью. Это совсем другой человек. То, что все так думают, я вижу по лицам. Даже во взглядах учителей я читаю то же самое. Хорек вообще не может отвести от Геральдины глаз. Так странно он еще никогда не выглядел. Он смотрит с какой-то страстью. Хорек гладит Геральдину по ее теперь уже прямым волосам, улыбается (явно потеет) и произносит:

— Госпожа Ребер, я думаю, болезнь сделала из вас совершенно другого человека.

— Надеюсь, господин доктор, — отвечает Геральдина.

Вольфганг протягивает большой букет роз.

— От всех нас, — говорит он. — Мы все вместе собирали. А Ганси достал во Фридхайме. Он же первый и предложил.

Ганси!

Цветы от убийцы. Во всяком случае, от того, кто едва не совершил убийство. Ганси лучезарно всем улыбается.

— С тобой произошло почти то же, что и со мной, — нежно улыбаясь, говорит негодяй, на совести которого и госпожа Гильденбранд. На глазах у детей и учителей он прижимается к Геральдине. — Поэтому я все время и думал о тебе. Я так желал, чтоб ты, по крайней мере, могла ходить.

За это он получает еще один поцелуй.

Все растроганы.

Только Ноа, который стоит рядом со мной, тихо говорит:

— There is something wrong here. [53]

— Что здесь не в порядке?

Он пожимает плечами.

В настоящий момент все, что происходит, носит поверхностный характер. Лишь на следующий день я начинаю осознавать глубину происходящего. Имеем ли мы право сердиться на людей за то, что они мстят, когда их разочаровывают, предают, покидают? Боюсь, что нет. А думаю, что да. Но я так думаю, потому что хочу так думать.

Итак, сегодня, в послеобеденное время за десять минут до занятий, Геральдина среди заснеженных деревьев в лесу рассуждает.

Глава 23

Геральдина говорит:

— Ты глуп!

— Почему?

— Если бы ты мог себя видеть, когда я сегодня приехала, ты был бледный, как воск, от страха.

— Мне нечего бояться.

— Да нет, это заметил бы и слепой! Но тебе не надо бояться, Оливер…

Она стоит передо мной в лыжных брюках, в лыжных ботинках и в спортивной куртке. Без макияжа, без украшений. И глаза такие невинные. С деревьев падает снег. Мы одни в лесу. Голос Геральдины тихий и мягкий.

— Когда ты меня навестил, я была вне себя и наговорила очень много глупостей. Я была подлой, действительно подлой. Я сказала, что хотела скомпрометировать и женщину, которую ты любишь… и сделать невозможным, чтобы… ты и она…

Вновь падает снег.

— Ты должен понять. Я ревновала.

— Конечно.

— Теперь у тебя снова такое лицо. Я же говорю, тебе не следует бояться. Я уже тогда, когда ты выходил из комнаты, пожалела о каждом сказанном мною слове. Словно я сама себе плюнула в лицо. Конечно, я не буду шпионить. Конечно, не буду пытаться разузнать, кто эта женщина. Это было бы самое дерьмовое, самое последнее. Почему ты молчишь?

— А что мне говорить?

— Ты мне не веришь?

— Нет.

Чуть не плача, она бормочет, всхлипывая:

— Так мне и надо… так и надо… Я вела себя как шантажистка… Оливер… пожалуйста, Оливер, поверь мне…

Я, не говоря ни слова, поворачиваюсь и ухожу.

Вечером в «Квелленгофе» я разговариваю с Ганси.

— Ну вот, и Геральдина вернулась.

— Ну, я же не виноват, что она так быстро выздоровела.

— Я не это имею в виду. Она ревнует.

— Что ты говоришь!

— Оставь этот тон. Ты же мой брат. Или ты чем-то недоволен?

— Да нет, все нормально.

— Итак, если она попытается что-то у тебя выведать, ну, об этой женщине и тому подобное…

— Послушай, за кого ты меня принимаешь? Да пусть мне язык отрежут, если я хоть слово скажу Распутнице! А кроме того, она уже давно интересуется не тобой.

— Что?

— Я имею в виду этого новенького. Он появился в вашем классе на Рождество.

— Йенс Ларсен, да, это норвежец, восемнадцать лет, блондин, голубые глаза, высокого, как я, роста, выглядит очень хорошо.

— Ее мечта. Не позже, чем через три дня…

Ганси рассказывает, как будут развиваться события и что Геральдина за три дня сделает с Йенсом.