Любовь - только слово

— Что там случилось? — спрашиваю я.

— Я могу дождаться завтрашнего утра, — говорит Ганси и отворачивается к стене.

Вернувшись к себе в комнату, я повторяю вопрос.

— Что это может быть? — говорит Ноа, читая «Олимпию» Роберта Ноймана. — Наверное, шеф сообщит нам, что вынужден повысить плату за обучение.

— Да, — соглашается Вольфганг, разгадывая кроссворд. — Или что последних людей с кухни забрали в армию и нам теперь придется самим мыть посуду.

— Breakfast is always the time for the news such as this.[38]

На следующее утро — за окном холодно и туманно — на завтрак в самом деле являются все школьники ровно в четверть восьмого. Через несколько минут входит шеф. С пожелтевшим лицом и синяками под глазами. Наверное, не спал всю ночь. Сегодня он мне кажется еще более высоким и тощим, сегодня он еще больше горбится при ходьбе.

— Доброе утро, — очень тихо произносит доктор Флориан.

Триста детей отвечают на его приветствие.

— Несколько дней назад я сказал, что хотел бы некоторое время не есть вместе с вами. И сегодня я не буду этого делать. Когда я сообщу вам, что должен сообщить, то снова уйду, завтракайте одни…

Я оглядываюсь. У сидящего рядом Ганси просто идиотское выражение лица — без всяких эмоций. Учителя и воспитатели выглядят подавленными. Я смотрю на стол Геральдины и чувствую укол в сердце. Ее место пусто! И тут же следует разъяснение:

— С Геральдиной Ребер вчера случилось страшное несчастье. На узкой тропинке, ведущей по краю ущелья, между домом старших школьниц и школой. Вы все знаете, что я строго-настрого запретил ходить этой узкой и опасной тропинкой, — будь она хоть в десять раз короче!

Ганси мешает ложечкой кофе.

— Геральдина вчера вечером все-таки пошла запрещенной тропинкой и сорвалась в пропасть. У нее сломаны обе руки, тяжелое сотрясение мозга, кроме того, врачи боятся, что у нее перелом позвоночника.

Перелом позвоночника! Булочка выпадает у меня из рук.

— Ты слышал?

— Я же не глухой, — говорит Ганси.

— Геральдину отвезли в больницу во Франкфурте. Я звонил ее матери. Она уже в пути. Никто из вас не должен пока навещать Геральдину. Ее состояние очень серьезно. В последний раз объясняю вам: нельзя ходить тропинкой, ведущей по краю ущелья. Кого я засеку за этим занятием, тот получит предупреждение. Вы знаете, после трех предупреждений провинившийся должен покинуть школу. На этом все.

Шеф вытирает лоб носовым платком и снова поднимает бесконечно усталое лицо.

— Ах, да. Совсем забыл. Фрейлейн Гильденбранд уволилась. Вы все ее знали, многим она очень помогла. Она сказала, что ей слишком тяжело лично прощаться со всеми вами, поэтому она попросила меня передать вам самые сердечные пожелания. Фрейлейн Гильденбранд будет всегда вас помнить.

Шеф переводит дыхание и продолжает:

— Фрейлейн Гильденбранд вас никогда не забудет. Она уже покинула интернат и теперь живет во Фридхайме.

Кто-то мне незнакомый громко спрашивает:

— Но почему она уволилась, господин доктор?

Учителя и воспитатели потупили головы, и я сразу понял, что шеф говорит неправду — его голос сейчас звучит совсем иначе:

— Фрейлейн Гильденбранд была уже очень стара и больна. Вам известно, что ее сильно подводили глаза. Врач… врач прописал ей покой. Она… она с тяжелым сердцем ушла от нас.

Пауза.

— Не знаю, какие чувства вы к ней испытывали. Я не могу влезть в вас. Я испытывал и испытываю огромную благодарность к фрейлейн Гильденбранд. Во всяком случае, никогда ее не забуду.

Он снова отирает лоб платком. Ноа встает.

— Что случилось, Ноа?

— Я встаю в память о фрейлейн Гильденбранд.

В ответ встают все остальные ребята. Только Ганси продолжает мешать ложкой кофе. Я пинаю его.

— Ах, брось, пустое! — говорит Ганси, но поднимается.

Через несколько секунд Ноа садится. И все остальные ребята тоже садятся.

— Прощайте, — произносит шеф и быстро уходит. По пути к двери ему приходится пройти мимо моего стола. Поначалу он делает вид, что не видит меня, но затем резко останавливается. — Ах, Оливер…

— Господин доктор?

— Ты уже позавтракал?

Я еще не притронулся к еде, но кусок не лезет мне в горло.

— Да, господин доктор.

— Тогда пройди со мной, мне нужно тебе кое-что сказать.

Мы идем к нему в кабинет.

— Садись. В столовой я не сказал правду. Не всю правду. Фрейлейн Гильденбранд не уволилась. Я ее уволил. Мне пришлось уволить ее.

У меня кружится голова. Мне дурно. С Геральдиной случилось несчастье. Перелом позвоночника. С Геральдиной несчастье. Геральдина…

— Ты вообще слушаешь?

— Да, господин доктор.

Нужно собраться.

— Ты знал, что она была почти слепа?

— Да.

— И что у нее отекали ноги и ей было больно ходить?

— Нет, не знал.

На письменном столе стоит графин с водой. Он наливает доверху стакан, достает из упаковки две пилюли, проглатывает и запивает.

— Голова раскалывается, — говорит он. — У меня безумно болит голова. То, что я тебе расскажу, придется сохранить в тайне. Ты не должен ни с кем об этом говорить. Честное слово?

— Честное слово.

— Я расскажу только тебе, так как меня о том перед уходом попросила фрейлейн Гильденбранд. Она тебя особенно любила.

— Именно меня?

— Да.

— Почему?