Любовь в эпоху перемен

Шагая к Зоиной «хрущевке», столичный мечтатель придумал слова, с которыми переступит порог: «Фирма “Заря”». Срочная доставка свежих фруктов и комплиментов». Но, подойдя к ее дому, подняться и позвонить не решился: накатило горячечное подростковое смущение. Полчаса простоял он с кульком под деревом напротив окон. Чтобы собраться с духом, пошел вдоль монастырской стены, кое-где порушенной или подпертой контрфорсами из силикатного кирпича. В некоторых местах старинная кладка как на фундамент опиралась на вросшие в землю огромные гранитные блоки, впритирку подогнанные друг к другу. Арочные ворота обители, смотревшие на Волгу, были забраны сваренными железными листами, выкрашенными в зеленый цвет. На запертой изнутри двери желтела трафаретная надпись «Посторонним вход воспрещен». В пустой грязной нише вместо надвратной иконы торчала опорожненная бутылка водки, неведомо как поставленная туда озорниками. Но обезглавленный изразцовый барабан высокого собора, кажется, начали реставрировать. Обойдя монастырь, Гена вернулся к Зоиным окнам, постоял, отдал яблоки пробегавшему мальчишке-прогульщику и побрел обедать к Зелепухину.

Самого Кеши в заведении не наблюдалось, гостя встретил хамоватый парень в косоворотке. Скорятин, как завсегдатай, взял окрошку, салат, рубец в томате и, конечно, попросил вчерашнего морса. Он по-свойски подмигнул официанту, однако напиток оказался безалкогольным, да еще разбавленным. Когда подали счет, москвич крякнул — в редакционной столовой такой обед стоил дешевле раз в пять. Уходя, он с обидой глянул на золотую цепь деда-основателя, подумав, что кабатчика не любили в городе за дело.

Оставалось нанести прощальный визит Болотиной. Она продержала его полчаса в приемной, хотя, как выяснилось, посетителей у нее не было. Но спецкор терпеливо ждал, рассматривая мраморные пушкинские бакенбарды и соображая, как бы поэт поступил на его месте. Наверное, залез бы к Зое по водосточной трубе и сломил бы девичье недоумение африканской страстью. Наконец заскучавшего гостя позвали.

— Ах, это вы? — молвила директриса, глядя на вошедшего, как царица на нерадивого кучера.

— Вот… проститься…

— Выспались?

— Да, спасибо!

— Говорят, вы вчера под ливень попали.

— Чуть не утонул.

— Рада, что не утонули. Ну и что вы собираетесь написать в вашей газете?

— Ничего. Елизавета Михайловна, давайте сделаем так: вы забудете, что у вас пропали ценные книги, а я забуду, что вы изгнали из библиотеки клуб «Гласность». Это, знаете, совсем не в духе времени.

— Вы меня пугаете?

— Просто напоминаю о сложных отношениях Петра Петровича с центром, — Скорятин, как опытный интриган, поднял на Болотину постный взгляд. — Иначе я бы тут не сидел, хватило бы звонка Суровцева моему главному. Ведь так? Стоит ли устраивать шум из-за пустяков накануне партконференции? Ничего, что я так откровенно?

— Странно. Вчера вы были настроены куда решительнее! Что же случилось за ночь?

— Ничего особенного. Я провел маленькое журналистское расследование и кое-что выяснил.

— Говорили с Веховым?

— Говорил.

— Ну и как?

— Сложный человек.

— Мягко сказано. И что выяснили?

— К пропаже книг клуб «Гласность» отношения не имеет.

— Но ведь кто-то их взял?

— Послушайте, вам что дороже — книга или человек?

— Принципы.

— Может, поступитесь хоть раз принципами?

— Попытаюсь. Вы сильно вчера промокли?

— Сильно.

— Я так и думала.

В кабинет заглянула секретарша.

— Елизавета Михайловна, водитель из райкома приехал.

— Ну, Геннадий Павлович, счастливого пути! — Она, поморщившись, встала, вышла из-за стола и жестко пожала гостю руку. — Надеюсь, хоть что-нибудь вам у нас в городе понравилось?

— Еще как понравилось!

— Языческую Троицу посмотрели?

— О да!

— Чего у нее попросили?

— Разрядки напряженности.

— Тоже дело хорошее… — владычица благосклонно кивнула. — Не забудьте поставить печать на командировочное удостоверение…

Выйдя от Болотиной, Скорятин забежал во флигель, схватил чемодан, и через минуту знакомая «Волга» уже трясла его по булыжной мостовой. За рулем сидел Николай Иванович, хмурый, как председатель похоронной комиссии.

— А где Илья? — спросил Скорятин.

— В область услали.

— У него же мое командировочное удостоверение.

— Ничего не знаю.

Музейная часть города быстро перешла в деревенский пригород. На выезде ждали, пока пастух, страшно матерясь и хлопая длиннющим кнутом, сгонит низкорослых и действительно грязных коров с шоссейного асфальта. Ехали молча. Иногда шофер ругал встречные машины за невымытый кузов или заляпанное лобовое стекло.

— Сами-то по улице в грязной одежде не ходят. А машина — та же одежда, только с колесами. Штрафовать нерях надо. Как у Зелепухина, понравилось?

— Вчера хорошо было. Очень! А сегодня зашел… — наябедничал спецкор. — Дорого и невкусно. В морс, кажется, сырой воды налили, живот крутит…

— Я же говорил: мироед!