Любовь в каждой строчке

– Ты вернулась другой – дерзкой и утонченной. – Он кладет голову мне на плечо.

– Я не утонченная, – отвечаю я и провожу рукой по волосам.

– Ты стала похожа на Одри Хепберн. Если бы та занималась серфингом.

– Я не занимаюсь серфингом.

– Так и Одри Хепберн тоже. – Он встает со скамейки и ложится на тротуар. – Мне нужно немного отдохнуть.

Прохожий осторожно перешагивает через него. Генри жестом приглашает меня к себе. Я уже раздумывала, не оставить ли его здесь, но возвращаться к Роуз не особенно хочется, так что я ложусь рядом.

Наши руки соприкасаются. Я не разрешаю себе радоваться. Я собиралась игнорировать Генри лишь до тех пор, пока он не напишет, что просит прощения, что ему лестно мое признание, но взаимностью он ответить не может. Я хотела простить его, как только он скажет правду.

– Почему? – Генри снова задает этот вопрос. – Ведь мы были лучшими друзьями. И я совершенно точно знаю, что ты писала Лоле. – Он поворачивает голову, мы лежим лицо к лицу. – Почему?

– А ты как думаешь?

– Ты не скучала без меня, – говорит он. Генри не умеет врать, и даже если бы умел, сейчас он слишком пьян. Похоже, он действительно ничего не понимает.

– Ты не получал письма… – предполагаю я и сама не верю, что такое возможно, ведь он каждый день перечитывает «Пруфрока». А если и не перечитывал – я ведь оставила записку в другой книге.

– Какое письмо? – спрашивает он, и теперь я уверена: письмо пропало.

Как? Понятия не имею. Но оно пропало. Вспоминаю все письма, которые Генри писал мне. Как, должно быть, он ждал ответа! А я отвечала только Лоле.

– Какое письмо? – настаивает он.

Я почти сдаюсь, но вовремя себя останавливаю. Какой смысл? Это только смутит нас обоих.

– Просто прощальное письмо. Я оставила его на прилавке в книжном, но оно, наверное, потерялось.

– Что в нем было?

– Прощальное письмо, Генри.

– Но почему ты не отвечала на мои письма?

– Была занята. Встретила парня по имени Джоэл.

– Вы с ним были лучшими друзьями? – обиженно спрашивает он.

– Генри, мне очень жаль, что так вышло. Новая школа, новые друзья… Мне стыдно, правда. Прости меня.

– Ты хоть немного скучала по мне?

– Скучала, – отвечаю я, пытаясь не расплакаться. Твержу себе: не смей проговориться, как тебе мучительно не хватало его на похоронах. Как отчаянно хотелось, чтобы он оказался там и держал тебя за руку.

– Так мы снова друзья?

Я киваю.

– Хорошие друзья, – уточняет он.

– Хорошие друзья, – подтверждаю я и в доказательство – ему оно, кажется, необходимо – говорю, что согласна работать в книжном.

– Конечно, согласна, – бормочет он. – Работа пока еще есть.

– Ты о чем?

– Мы продаем магазин. Получу деньги и поеду с Эми в путешествие, а когда вернусь – сниму отдельное жилье. И больше не придется целоваться с ней в отделе саморазвития.

– Вы целуетесь в этой каморке? – изумляюсь я.

– Пойду учиться и кем-нибудь стану.

«Ты – это ты, тебе не нужно кем-то становиться», – думаю я, а вслух произношу:

– В таком решении нужно быть уверенным на сто процентов.

И он говорит, что совершенно уверен в Эми. Пора вставать, а Генри опять начинает читать стихи. Раньше я сталкивалась с ними только в школе и то благодаря ему, так что некоторое время жила без поэзии. В последний раз он читал мне «Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока». А сегодня – что-то незнакомое.

Генри роняет тяжелые пьяные слова – читает, и мир стихотворения возникает у меня перед глазами. Там идет дождь, солнце прячется, а человек изо всех сил старается полюбить хмурые дни.

– Это «Темный август», – прерывается Генри. – Дерек Уолкотт.

Стихотворение не о Кэле, не об утонувшем мальчике, но кажется, будто именно об этом.

– Все катится к чертям, горы дымятся, – тихо, устало продолжает он. – Ты же знаешь, я люблю тебя, но мне не под силу справиться с дождем?

– Ты все еще разыскиваешь ту книгу для Фредерика? – спрашиваю я, и он утвердительно мычит: Генри верит в невозможное, как верил Кэл.

Прошу его прочесть стихотворение еще раз. Я чувствую – в нем хранится тайна, которую мне необходимо разгадать. Возможно, совет, как снова начать жить. Но строки в итоге лишь причиняют мне боль, а где именно болит – не знаю.

Мимо проносятся машины. Лежа на тротуаре с Генри, я утрачиваю чувство времени. Все это могло случиться и три года назад, когда Кэл был жив.

– Мне нужно домой, – говорю я.

Но Генри слишком пьян, чтобы понять всю горечь этой фразы, понять, почему дома у меня больше нет.