– О, леди Придо! Сзади ваши волосы чуть выбиваются из прически, – сказала она.
Александра остановилась.
– Боже мой! Вы поможете мне, миссис Фонтейн? – Она повернулась к Элайзе своей стройной спиной.
Элайза вынула из прически шпильку, осторожно высвободила одну из косичек из сооруженной на голове сетки, чуть потянув, приподняла ее и очень-очень аккуратно заколола шпилькой так, что косичка торчком стояла прямо на макушке Александры.
– Ну вот. Теперь вы выглядите безупречно, – тепло проговорила Элайза.
«Безупречно, как единорог».
– Благодарю вас, миссис Фонтейн, – заявила леди Придо, как будто у нее никогда не было сомнений в своей безупречности.
И поплыла в бальный зал.
– Кажется, мне нужен глоток свежего воздуха. Не могу сказать, что у вас тут настоящее столпотворение, Филипп, но мне все равно нечем дышать. Вы можете проводить меня к открытому окну или… в сад?
Филипп едва не вздрогнул от изумления, увидев Александру.
Тоненькая косица поднималась на ее голове, напоминая кобру, готовящуюся к броску. Впрочем, капризы моды нередко удивляли его, а она, как ни крути, только что приехала из Парижа.
– Certainement [8], – с готовностью согласился принц. Опасливо косясь на стоящую торчком косичку-кобру, он предложил Александре руку.
Ла Вей повел свою спутницу сквозь толпу гостей к открытым французским дверям, выходящим в сад.
– А-а-а! Она смотрит прямо на меня! – сказал какой-то молодой человек, указывая на косицу, вертикально стоящую на голове Александры. – У нее есть щупальце, и она смотрит прямо на меня!
– Не обращайте на него внимания. Он пьян, – объяснил его приятель. Правда, сам он с любопытством поглядывал на леди Придо.
– Отлично! – заявил Филипп. – Я рад, что вы получаете удовольствие от вечера.
– О чем это он, Филипп?
– Может, у него пьяная галлюцинация, – предположил Ла Вей.
Когда они проходили через зал, все головы поворачивались в их сторону, а глаза гостей расширялись от изумления, но Александра приняла все это за восхищение.
После ухода леди Придо Элайза выбежала из раздевалки, оставив там возбужденных Китти и Мэри, и бросилась наверх, чтобы взглянуть на Джека.
Там она смогла наконец выдохнуть, даже не осознав, что до этого задерживала дыхание, и остановиться, чтобы посмотреть на сына. Ровное дыхание спящего Джека было для нее лучшей мелодией на свете. Элайза задержалась на мгновение, поддавшись порыву чистой, очищающей любви.
Потом она прошла в свою комнату, провела рукой по спинке друга и прекрасного подарка – коричневого стула – и остановилась у окна.
Двое шли по саду прямо под ее окном.
Элайза медленно и очень осторожно приподняла оконную раму на несколько дюймов.
Голоса стали различимы. Правда, слов было не разобрать.
Элайза услышала смех.
Женский смех.
Она увидела, как кончик горящей сигары движется в темноте, как светлячок. Мужчина что-то широко обводил рукой.
Ночь была холодной и ясной. Висевшие в небе звезды походили на крохотные сосульки – далекое подобие горевших в доме канделябров.
Элайза ощутила себя столь же далекой от этих двоих в саду, как и любая из звезд на небосводе была далека от квартирки экономки, которая бессильна что-либо сделать и может только наблюдать.
Поэтому она смотрела на них, и это было своего рода искупление.
Элайза не сомневалась, что в саду находится леди Придо. Ей было интересно, не освещает ли лунный свет ее вертикальную косичку так, чтобы тень от нее падала к ногам Александры?…
Сколько раз в жизни Филипп делал это – сколько вечеров и балов он посетил, сколько женщин держал в объятиях, укладывал в свою постель, со сколькими гулял по саду?!
Он может найти свое счастье с этой ужасной леди Придо. Она, в конце концов, представительница его круга. Но Элайза не хотела становиться свидетельницей их объяснения. При одной мысли об этом ей начинало казаться, что земля разверзается под ее ногами, как дверь тайного хода в забвение.
«Падшая женщина» – в этих словах для Элайзы заключался некоторый поэтический смысл. Когда падение начинается, кажется, что оно не закончится никогда.
Закрыв глаза, Элайза вспомнила их с Филиппом поцелуй, вспомнила, каким жарким, зачарованным и неуверенным стал его взгляд, вспомнила его вкус и то, как он дрожал, прикасаясь к ней, каким закрытым, обиженным стало его лицо, когда она оттолкнула его.
И когда чувства полностью захлестнули ее – горячие, яркие, опасные, как лезвие бритвы, – Элайза поднесла пальцы ко рту, прижала их к губам и закрыла глаза.
Как будто она целовала его на прощание…
Филипп и Александра прошли по залитой лунным светом дорожке к скамье, стоящей между подстриженных кустарников.
Услышав отдаленный смех, Филипп понял, что они – не первая парочка, которой пришла в голову мысль прогуляться по саду.
– Филипп, никак не спрошу вас, как вам нравится Пеннироял-Грин?
– Как мне нравится Пеннироял-Грин?… Скажем, неудивительно, что семья Эверси такая сумасбродная. Они впадают в безумство от скуки.
Александра тихо засмеялась:
– Конечно, тут все не так уж ужасно. Красивые холмы, вид на море, живописные дома, милые деревенские жители… очаровательные экономки.