Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1

Сначала он испытующе посмотрел на нее, всем своим видом вынуждая ответить. Потом, не выдержав, выпалил:

— Что ты хочешь этим сказать, Люси?

— Наверное, я и без того сказала больше, чем следовало бы. И мне не хотелось задавать тебе окольные вопросы или вынуждать тебя на откровенность; правда, не хотелось, Клайд. Просто сейчас я сказала не подумав. Почти не подумав. Но мои слова шли прямо из сердца. И вот мне кажется, что теперь, когда мы стали гораздо ближе друг другу, чем прежде, когда мы стали делиться всем — как хорошим, так и плохим, — теперь я могла бы поделиться с тобой и своими мыслями.

— Конечно. Ты можешь это сделать. И не только можешь, но и должна. Я сам хочу этого. Я очень долго ждал этого момента, и вот он настал. Я хочу сказать, что ты тоже должна все знать о моих мыслях. О моих мыслях и обо мне. — Он стоял напротив нее, сложив руки на груди и пристально глядя ей в глаза. — Мое детство прошло на улицах. И добывание денег у меня получалось намного лучше, чем у кого-нибудь другого из нашей шайки. Особенно хорошо это получалось у меня в дешевых пивнушках, когда я достаточно подрос и меня перестали оттуда выгонять. А потом я понял, что любое судно может стать для меня золотом, хотя — Бог свидетель — ни одно из них таковым не оказалось.

Внезапно слова полились из его уст сами собой, причем так легко и быстро, что речь перестала подчиняться строгой логике. Он рассказал ей о «понимании» между ним и капитанами пароходов, на которых он «работал»; о барменах, с которыми вступал в сговор; о всевозможных способах и устройствах для перемешивания и снятия карт; об играх, где за какую-то ночь проигрывались и выигрывались тысячи долларов; о вложении выигранных денег в рискованные, почти невероятные дела, по счастливой случайности оказывавшиеся успешными; о разнообразных маскировках, к которым он часто прибегал, чтобы не быть узнанным или обнаруженным. Правда, он не сказал ей (хотя и мог), что, в основном, его успех был обусловлен невероятным опытом в игре, а не пристрастием к совершению бесчестных поступков. Еще он не стал напоминать ей о том, что, в общем, азартные игры не считались большим грехом и что картежники, обретающиеся на пароходах, были просто «ангелами» по сравнению с некоторыми другими «джентльменами». Иными словами, Клайд ничего не приукрашивал, не выставлял в качестве своего оправдания различные обстоятельства, вынуждавшие его ловчить. Поэтому рассказ получился не грязной, неприятной историей, а откровенным жизнеописанием, способным лишь растрогать слушателя своей искренней Простотой и драматизмом содержания. Люси слушала его молча, сложив руки на коленях. Ее лицо лишь немного было приподнято и обращено в сторону мужа. Все время она пристально смотрела на него. И даже когда он замолчал, чтобы перевести дух, она не промолвила ни слова.

— А потом… потом пошли канонерки, — продолжал он. — Затем… ну, я не знаю, сможешь ли ты вынести ту часть рассказа, что касается моих занятий во время войны и сразу после нее. Сейчас я рассказал тебе о том, чем я занимался на реке, но не знаю, удастся ли мне объяснить, почему мне казалось, что нам лучше жить не в Виргинии.

— Не надо, дорогой. По-моему, я все это знаю. По крайней мере догадываюсь. И я давно догадывалась кое о чем из твоего рассказа. Когда после нашей свадьбы кузина Милдред везла сюда детей… ну, ты же знаешь, что большинство женщин любят в свободное время поболтать друг с другом, и, конечно же, они занимаются этим день-деньской на пароходе. Если бы кузина Милдред поверила в то, что она услышала в Своей поездке, она ни за что не рассказала бы об этом мне. Кроме того, ты ей очень нравишься. И она восприняла это как отвратительные, мерзкие сплетни. И была предельно возмущена. Она пришла тогда в страшное негодование.

— Выходит… все эти годы… ты знала?

— Я не сказала — знала. Я сказала — догадывалась.

— И ты любила меня, несмотря на эти свои догадки?!

— Ничего не поделаешь, — улыбнулась Люси. — Я полюбила тебя с самого начала. Ты знаешь это.

Она встала и обняла его. Ее чистый, искренний взгляд встретился с его взглядом.

— И все-таки справедливо, что эти деньги пропали. И как хорошо, что ты мне все рассказал о себе. Правда, Клайд? Теперь это не тайна, которая тяжелым бременем должна была пасть на мои плечи. Я очень боялась этого прежде. Все эти годы ты очень старался делать все как надо и весьма преуспел. Но теперь, когда ты облегчил душу и рассказал мне все…

Люси недоговорила, ибо сочла, что это ни к чему. Она, очевидно, решила, что ее последние слова говорят сами за себя и что Клайд воспринял их как само собой разумеющееся, ведь он признался во всем и теперь его сердце не тяготит больше бремя вины, сознание, что он что-то скрывает от нее. Однако сам Клайд знал, что это совсем не так и что его сердце не облегчилось на самом деле. Потому что он ничего не рассказал жене о Доротее.

* * *