Любовь в прямом эфире (СИ)

— Лева, отпусти меня, пожалуйста. Я больше не твоя, не мучай меня, — произношу сквозь слезы, которые предательски выступили, хоть я и пообещала себе не показывать ему свою слабость.

— Я все сделаю ради вас. Я клянусь тебе. Вы ни в чем не будете нуждаться. Я признаю ребенка…

— Нет больше никакого ребенка, Лева. Нет, — слова застревают в горле колючим комом. — Можешь передать ей, чтобы не волновалась. И мне от тебя ничего не надо.

— Ты… — голос Льва резко меняется, в нем появляются жесткие нотки осуждения. Он отстраняется и странно смотрит на меня.

— Что? Сделала аборт? Ты так плохо обо мне думаешь? — горько усмехаюсь, а самой выть хочется от нестерпимой боли. — В конце концов, хотя бы один ребенок у тебя все равно родится.

Дверь в туалет открывается, что быстро приводит меня в чувство и возвращает в реальность.

— О, Сонька! Привет! — звонко здоровается наш координатор Дина. — Бли-ин, пролила кофе? — с сочувствие спрашивает.

— Ага.

— Жесть. Новости видела? Кого отправишь? — спрашивает Дина уже из кабинки.

— Руслана. Написала ему, он подъезжает. Оператора только дай толкового, чтоб не налажал.

— Обижаешь, мать, — смеется коллега. — Слушай, тут генеральный водит по кабинетам какого-то мужика. Не видела?

— Нет, — холодею я, поняв, о ком идет речь.

— Тако-о-ой красавчик. Взрослый, солидный…такой, знаешь, альфа-самец.

— Дина, — беззлобно ухмыляюсь, — мать двоих детей. Тебе двух бывших мало?

— А что? — женщина выходит из кабинки и встает рядом со мной, чтобы помыть руки. — Я женщина свободная, год в разводе. Может, это моя судьба?! Вот знаешь, есть мужчины, которые к сорока отращивают пузо и лысеют. Мой второй бывший в последнее время ходит с "озером надежды" на голове, — заливается она. — А этот нет…такие мужики с годами только лучше, как, хорошее вино. Кстати, они вроде как в ньюсрум собирались.

А вот это плохо. Не хочу с ним больше сталкиваться, не хочу бередить старые раны и переживать себе во вред. И потом ньюсрум — моя территория, где я чувствую себя как рыба в воде. А он придет и все испортит.

Прохожу по в нашему open space офису (офис открытого типа), где работают журналисты двух редакций: русской и казахской. На съемки всегда ездят два корреспондента и один оператор. Темы в выпусках одинаковые, сюжеты похожи, только на разных языках. У каждой редакции свои выпускающие, но работаем мы в команде и часто друг друга прикрываем.

Уже в кабинете закрываю за собой дверь и быстро иду к шкафу, где висит белая рубашка, которую я принесла на всякий случай, когда продюсировала Дебаты кандидатов в депутаты. Хорошо, что тогда я забыла унести ее домой.

Серый пиджак вешаю на спинку стула, запачканную блузку снимаю и остаюсь в бежевом кружевном бюстгальтере и брюках. Достаю с вешалки рубашку, но тут же чувствую неладное: снова повеяло холодом, хотя я помню, что плотно закрыла дверь. У нас кабинеты-аквариумы, но стены оклеены специальной серой пленкой, чтобы редакторы могли уединиться и сосредоточится на текстах, а не на ходящих по офису людях.

Поворачиваю голову вправо и задерживаю дыхание, как при погружении под воду. Он все-таки пришел. Я это чувствую. Мое тело всегда так на него реагировало, даже когда я пыталась бороться с этим притяжением. И как назло я оказывается не закрылась на ключ.

— Выйди, — прошу, не оборачиваясь.

— Я хотел поговорить, — слышу в ответ его низкий, строгий голос. Он не просит, а требует.

— Нам не о чем говорить, — как можно уверенней отвечаю ему, надеваю рубашку, чуть приподнимаю волосы, а потом распускаю их так, что рассыпаются по моей спине. Да, Лева, я помню, как сходил с ума, когда я так делала. Только тогда на мне не было одежды. — И на будущее: стучись, перед тем, как войти в чужой кабинет. Я могла быть не одна.

Еле застегиваю пуговицы, потому как ледяные пальцы совсем не слушаются.

— Я учту. И все-таки нам надо поговорить, — повторяет он с нажимом.

— Мне не надо, — приходится развернуться к нему, чтобы выпроводить. Удерживать оборону становится сложнее и мой небольшой офис сейчас кажется таким крошечным и душным, что хочется побыстрее сбежать. Поразительно: это он нарушил мои границы, а неловко мне. — Покинь, пожалуйста, кабинет. Ты мешаешь мне работать, — указываю рукой на дверь и жду. Смотреть на него не могу, ведь знаю, что это опасно для жизни.