Они всегда играли только со мной, я точно помню, что они даже не пытались поймать кого-нибудь другого, особенно они избегали девочек. Я была исключением. Только тогда я по-настоящему поняла и оценила разницу между собой и Рейной, ведь мы играли всегда вдвоем и с нами старались обращаться так, словно мы были одним целым, неким таинственным существом, называемым «девочки». А если говорить правду, то взрослые практически не разделяли свои симпатии между детьми, все мы были для них одинаковыми, поэтому я очень гордилась тем, что Мигель и Порфирио выделяли меня из всей детской компании. Теперь я начинаю сознавать, чем заслужила их симпатии. Мне нравилось ухаживать за ними, их кожей, ногтями, волосами… Я следила за их внешним видом и особенно радовалась, когда садилась на одного из них верхом и так плавала в пруду.
Я помню, как садилась на спину к Мигелю, а он направлял мои движения.
— Так, так, хорошо… Нет, немного повыше, вправо, поднимись, так… Теперь давай понемногу влево, нет, пониже, так, в центре… Тише, тише, но не так сильно, так, так, не шевелись, ради Бога, не шевелись… У меня безобразный прыщ, нет? Он страшно болит, почеши, почеши меня… Хорошо, очень хорошо, теперь можешь идти, куда тебе вздумается, сядь на плечи… Затяни мне потуже резинку плавок, только не сильно, так… Посмотри там, пожалуйста… Порадуй меня, порадуй меня, порадуй…
Порфирио хмыкнул.
— Хм! Да, нет, нет, ай! Ах! Выше… Сильнее… Да… Мм, мм, мм… Давай… Так, так… Нет, ниже, постой… Хорошо… Хм! Почеши, так… Ай, ай, ай…
Я закончила с Порфирио, у которого, казалось, была более чувствительная и нежная кожа, и села рядом с Мигелем, готовая применить свои навыки на практике, когда услышала шум приближающейся машины на дороге. Порфирио сидел рядом с газоном и читал газету, а когда подъехала машина, поднял голову и улыбнулся. Я тоже улыбнулась, копируя его выражение лица, как будто подтверждая то, что совершенно спокойно смогу сорваться с места и прыгнуть в пруд, где плескались остальные. Теперь же я привстала, чтобы рассмотреть пассажиров в желтом автобусе, который въехал прямо в гараж.
— Вставай, Мигель. Давай, шевелись, приехали наши девчонки.
Но Мигель, закрыв голову руками, не пошевелил и пальцем.
— Что ты делаешь? — крикнул Порфирио, подошел к нам и потянул брата за руку. — Вставай, парень.
Наконец мы смогли увидеть лицо Мигеля.
— Не могу. Не могу подняться… — прошептал он.
Три девушки, закутанные в длинные белые рубашки, сквозь которые просвечивали их фигуры в купальниках, медленно приближались к нам. Они приветливо помахали Порфирио.
— Что ты говоришь? — спросил Порфирио Мигеля.
— Я говорю, что не могу подняться, черт возьми. Я ушиб колено на причастии. Брат, мне не встать, придется сидеть на траве, если не случится чудо! Я тебе клянусь…
— Черт! — Мигель с усилием подвигал правой ногой, его улыбка была вымученной, убедившей меня, что он не притворялся. Возможно, его ногу внезапно свело судорогой. — Если я поднимусь и меня таким увидят, то они сбегут и будут бежать, пока не добегут до Мадрида.
— Вставай, брат, — Порфирио помирал от смеха. — Ты серьезно сейчас говорил о причастии?
— А что? Я сделал это без особого желания. Иди сам с ними поговори, давай же. А я пока попробую поплавать. Надеюсь, что не замерзну.
— А вода таки холодная, — уточнил Порфирио, поняв, что этот глупый разговор ничем иным не увенчается.
Братья одинаково засмеялись. Согнувшись в три погибели, Мигель спрятался за меня и переплыл пруд за пару гребков, словно соревновался с кем-то на скорость. Порфирио, привыкший к его выходкам, подошел ко мне, потрепал по щеке и, чтобы еще сильнее смутить, сказал очень-очень тихо:
— Ты вырастешь настоящей стервой, Малена. Я в этом не сомневаюсь.
Ночами лета 1976-го я думала много о Мигеле, Порфирио, Боско, Рейне и обо всех наших кузенах. Я залезала в кровать, которая казалась мне неудобной, потому что моя ночная рубашка нагревалась и становилась неприятно теплой, — пот лился с меня градом. Я, предоставленная сама себе, подолгу смотрела в окно на небо, на котором зажигались звезды. Часами я не могла уснуть и думала о Фернандо, представляла себе его лицо, всегда такое светлое. Мне недоставало его, сердце сжималось, было трудно дышать, я задыхалась. В моем мозгу пульсировала только одна мысль, и эта мысль была о нем. Я знала, что моя настоящая жизнь начнется тогда, когда я окажусь в его крепких объятиях.