Любовь в ритме танго

— Послушай, Малена, я не думаю, что такое случалось с кем-то еще в мире, никто не был влюблен сильнее, чем я любила твоего дедушку. Хотя так же, конечно, говорят многие. Это было невероятное чувство, ведь мы оба ощущали его, мы растворялись друг в друге без остатка, доходило до того, что по ночам каждый из нас старался не засыпать как можно дольше для того только, чтобы увидеть другого спящим. Мы много разговаривали друг с другом, мы были современными людьми. Иногда мы рассуждали и о том, что произойдет, если один из нас влюбится в кого-то третьего, или просто разлюбит. Любовь не вечна, мы говорили об этом, мы создали нечто вроде пакта и пообещали друг другу поддержку, что один не оставит другого. Но ничего не произошло в течение одиннадцати лет, ничего в наших отношениях не изменилось. Каждый день я ожидала катастрофы, потому что считала, что Хайме слишком хорош для меня, так случается всегда, когда любишь. И если проходило более трех дней без каких-либо потрясений, то меня начинало трясти от страха. Все было сложно, сложно и восхитительно, как будто мы только играли в жизнь. Это не значит, что твой дедушка ничем меня не раздражал, это не так. Он много времени проводил в клубе, а когда выходил на улицу, то шел с ощущением какой-то внутренней свободы и через каждые два шага останавливался, чтобы посчитать, и отмечал: «Конь за слона, пожертвую ферзем и мат в два…» и так далее. Я никогда не понимала, чем простая игра могла так сильно очаровать его, но в то время, когда мы жили, происходило множество странных вещей, каждый день я сталкивалась с чем-нибудь необычным. Иногда Хайме приходил домой без предупреждения, когда я его не ждала, в полдень, или в шесть часов вечера. Тогда он набрасывался на меня, и мы падали на кровать, а дети были маленькими и играли в коридоре. Потом он одевался, я прощалась с ним в халате, мы шли в обнимку вниз по лестнице, он быстро уходил, а я закрывала за ним дверь. Мы всегда очень радовались друг другу.

— Он делал тебе подарки каждый день, правда? — спросила я, выуживая из закромов памяти единственное интересующее меня обстоятельство, которое я знала о нем. — Папа рассказывал мне об этом как-то раз.

— Да. Он возвращался, а в его кармане всегда было что-нибудь для меня, но часто это были не подарки, а разные безделицы, я бы это так назвала. Например, жареные каштаны за двадцать сантимов осенью или ветка миндального дерева, два земляных ореха, которые он положил в карман, когда пил аперитив, или альбом с какими-нибудь симпатичными рисунками.

— И ты сохранила эти вещи?

— Эти — да. Те, которые имели ценность, я продала сразу после войны, все, кроме золотой броши с эмалью, которую он мне привез однажды из Лондона, — единственное украшение, которое я никогда не отдавала оценщику. Я подарила ее Соль, когда ей исполнилось сорок лет, ты, конечно, видела эту брошь, потому что Соль ее постоянно носит, она в виде девочки с крылышками, одетой в белую тунику… Компанилья, подружка Питера Пена. Я старалась сохранить какой-нибудь ценный предмет для каждого моего ребенка, но не удалось. После воины мне пришлось продать изображение Монблана, которое Хайме подарил мне, потому что после войны и блокады эти вещи очень хорошо продавались. Я продала и золотую шпиговальную иглу, которую ему подарил декан факультета. А еще мне пришлось продать очень красивые шахматы, маленькие, из коллекции Staunton, сделанные из красного дерева и слоновой кости. Они стоили столько же, сколько мне в свое время завещал мой отец, это был самый дорогой подарок, сделанный мне. Мне стоило огромных усилий продать шахматы, но потом каждый день в течение двух месяцев мы ели картошку. Нам удалось найти выход из голодного положения, мы каждый день варили картофель — ели черного ферзя и пешек белого короля — так бы прокомментировал нашу жизнь твой дедушка. Так что в конце концов Мануэль остался с книгой «Гордость и предубеждение», а твой отец с «Пармской обителью», больше ничего не сохранилось. Только Бароха остался со мной, это собрание в девяти томах. Мне было очень сложно расстаться с ним, еще я храню земляные орехи, потому что никогда бы не смогла их съесть.

— И всегда было одно и то же? И ты никогда не возмущалась?

— Более или менее, Малена… Ладно, Хайме был очень умным и очень честным, ранимым и верным. Он родился в 1900 году, поэтому иногда наступал на те же грабли, что и другие. Думаю, он не смог привыкнуть к новым временам.

— Он был груб?