Любовь в ритме танго

Я больше не хотела видеть этот пакет. На почте меня уверили, что адресат посылку получил, и я стала ждать ответа. Ждала долгие месяцы, но ничего не дождалась. Тогда я узнала о существовании местной ежедневной газеты, которая выходила исключительно в городе Фернандо, там ее читали все без исключения. Мне рассказал об этом студент-германист, с которым я однажды познакомилась в факультетской столовой. Мне пришлось долго ждать, прежде чем в мои руки попал очередной номер этой газеты. С того времени я начала размещать в ней объявления.

Я писала по-испански и всегда очень короткие сообщения, состоящие в основном из двух или трех фраз, а подписывала их просто: «Малена». Текст этих объявлений я меняла каждый раз. Иногда я чувствовала себя оскорбленной, мне казалось, что у меня больше не осталось сил, что я нахожусь в полубессознательном состоянии, и все же старалась не потерять даже крупицы надежды. Но месяцы проходили напрасно, пустота в душе разрасталась, пожирая остатки обиды и стирая воспоминания. Меня пугало мое падение, но я ничего не могла с собой поделать и принималась обещать Фернандо невесть что, унижаться самым страшным образом, изображать из себя безмозглую дуру Я научилась получать настоящее удовольствие, нездоровое удовлетворение от собственного разрушения. Когда наступил критический момент, я написала: «Если я тебе нужна только для удовольствия, позвони мне. Я буду с тобой, я не стану задавать никаких вопросов». В то же время в моей голове звучали другие слова, о которых я никогда не забывала: «Ты знаешь, что все, что ты мне скажешь, будет ложью». Я перечеркнула все плохое в прошлом, тем более теперь, когда Индейская усадьба в первый раз оказалась закрытой все лето, потому что бесповоротно была передана в собственность детей Теофилы. Когда я узнала эти новости, то разработала хитроумный план, вся прелесть которого состояла в его простоте, а потом промолчала три месяца, после чего опубликовала объявление, радикальным образом отличавшееся от предыдущих. Это был совсем другой текст: «Я влюбилась, Фернандо, теперь у меня все прекрасно. Я больше не буду донимать тебя. Теперь я знаю, что ты — свинья».

Свинья визжала, и ее визг был полон страдания, бессмысленного страдания. Бессильный крик, ведь она отлично сознавала, что ее убивают и что у нее нет никакой возможности спастись. Только когда другие голоса ворвались в ее надрывный крик, я спросила себя, а что бы я делала в подобной ситуации. Я пришла сюда, предварительно построив в уме непогрешимую цепочку логических умозаключений. Индейская усадьба принадлежит детям Теофилы; логично, что ее старший сын хотел бы получить свою часть наследства; логично, что его семья приедет вместе с ним; логично, что они не могут приехать раньше Рождества, потому что только потом у них будут каникулы; логично, что Фернандо — читает он «Hamburger Rundschau» или нет — подумает, что прошло почти полтора года с того дня, когда мы виделись в последний раз, он знает, что прошлым летом ни я, ни мои родители, ни кто другой из моей семьи не был в Альмансилье; логично, что он заключит из всего этого, что опасности нет; логично, что если я приеду в деревню, не сказав об этом никому заранее, то неожиданно могу его здесь встретить. Я не нашла никакого изъяна в своих размышлениях. Я сделала шаг, потом другой, потом еще и еще, и мой силуэт стал видимым для присутствующих. Свиная кровь растеклась по снегу, животное наконец замолчало.

Я не видела ни Фернандо, ни его брата, пи сестру, ни отца, ни мать. Они же все увидели меня и сразу узнали. Росарио, кузен Теофилы, уставился на меня непонимающим взглядом, в то же время добивая свинью, а Теофила, которая расставляла глиняные мисочки с картофелем, тотчас поняла, что происходит, и, поставив поднос с мисками на каменную скамью, которая была продолжением фасада здания, медленно и осторожно пошла ко мне. Порфирио бросился вперед, опередив Теофилу. Его движение вызвало во мне безмерную благодарность, потому что здесь, среди этих людей, только он был на моей стороне.

— Что ты здесь делаешь, Индианка?

Порфирио и Мигель начали называть меня так, когда я еще слышала это прозвище от Фернандо, но для меня тогда это не было важно. Теперь же это прозвище меня ранило, но я не протестовала, ничего не сказала. Меня ужасно мучил страх, что я не увижу Фернандо. Я смотрела, как бежит Порфирио, и мне вдруг стало нехорошо. Я судорожно вдохнула воздух — горячая рука коснулась моего лица, и я увидела, что на этой руке нет двух пальцев.

— Ты замерзла…

Порфирио не ждал моего ответа. Он взял меня за руку и повел за собой до мельницы, он практически втащил меня в коридор, который вел внутрь дома. Дым вырывался из большой трубы, камин занимал большую часть пространства кухни, отчего места хватило только на три скамьи, они стояли буквой «П» вокруг очага. Я села в самом дальнем углу. Порфирио помог мне снять пальто и дал одеяло, все это я молча приняла, даже не поблагодарив. Потом он дал мне чашку с прозрачным бульоном, желтым от шафрана.

— Выпей. Это бульон, он очень полезный.