Любовь в седьмом вагоне

Именно это сравнение первого российского министра путей сообщения с пивной бутылкой вертелось в перегретой голове здоровенного одутловатого бомжа, передвигавшегося по площади с матерчатой кошелкой, в которой сиротливо болтались две стеклотарины. Вид у бомжары был устрашающий: заплывшая рожа в малиновых пупырях, кривая борода, грубая и вонючая кожаная куртка, похожая на изоржавленный доспех, из-под куртки – засаленные тренировочные штаны, бывшие некогда «Адидасом» китайского производства, из-под штанов – растоптанные кроссовки уже совсем неизвестного происхождения, будто бы обе с левой ноги. В целом этот дородный бомж напоминал опустившегося боярина, которому царь Петр отрубил бороду топором. Подумавшие так не были бы далеки от истины: под мерзкими тряпками, под жгучим на солнце красочным гримом и нахлобученными волосьями скрывался не кто иной, как Дмитрий Дмитриевич Мухин, известный бизнесмен. Вонючий прикид в совокупности с работой вертлявого гримера обошелся Мухину в четыре тысячи зеленых американских рублей.

Из-под мужицких кустистых бровей, тоже приклеенных и немного мешающих моргать, неузнаваемый Мухин цепко сканировал площадь. Тут и там он видел своих. Вот проковылял, в землистом пальтишке, превосходно загримированный Котя Синельников, креативный директор «СпектрМедиаГрупп». Далее маячил, похожий в зеленой куртке на грязный овощ, Маркуша, Марк Семенович Мирчин, крупный финансист. Какой-то вальяжный качок, вывалившийся, помахивая пухлой барсеткой, с Казанского, попытался было пнуть Маркушу, неловко наклонившегося за бутылкой: тут же напряглись двое в одинаковых белых рубашках и с одинаковыми крепкими затылками, делавшие вид, будто изучают ассортимент цветочного киоска. Однако Маркуша вывернулся, уцепив и бутылку, победно блеснувшую; двое снова расслабились и вернулись к розам, которые орошала, фукая серой водной пылью из пульверизатора, разбитная продавщица.

На площади присутствовали и дамы. Госпожа Александра Алексина, хозяйка серьезного риэлтерского бизнеса, коллекционирующая меховые манто от J.Mendel, сейчас щеголяла в мужской ветровке, словно сшитой из грубой оберточной бумаги; перекошенная короткая юбчонка открывала полные ноги в драных черных колготках; из больших овальных дырьев на колготках словно лезла старая вата. Вот уж чего нельзя было предположить в госпоже Алексиной – так это победившего целлюлита. Казалось, ничто не могло одержать победу над волей этой железной леди. Будучи уже далеко не девчонкой, госпожа Алексина приехала в Москву из страшненького медеплавильного городка Краснокурьинска, сделала деньги, завоевала столицу, последовательно вышвырнула, словно шелудивых котят, трех молоденьких мужей – двух блондинов и одного брюнета. Госпожу Алексину уважали и побаивались. Но сейчас железная леди выглядела растерянной. Вместо того, чтобы собирать стеклотару, она бесцельно бродила туда и сюда, то и дело попадая в медленные, тускло горящие в собственном смоге автомобильные потоки. Госпожа Алексина, однако, не смотрела по сторонам: в руке ее посверкивало, пуская дрожащие солнечные зайцы, дешевенькое зеркальце. Уставившись на свое отражение, госпожа Алексина то щупала похожий на грязную малярную кисть клок парика, то кривилась, изучая морщины, искусно наложенные на ее гладкое, будто клякса воска, начисто лишенное возраста лицо. Словом, дама вела себя неадекватно. На локте ее болталась, колеблемая ветерком, пустая кошелка.

По правде говоря, у всех участников соревнования успехи были так себе. Оказалось, это трудно – собирать пустые бутылки. Погода благоприятствовала, жажда томила всех, тут и там какой-нибудь взмокший гражданин, стоя в позе горниста, выглатывал бурлящее пиво из вожделенной стеклотары. «Не оставите бутылочку?» – подобострастно обращался к гражданину запыхавшийся Мухин, прибежавший на сигнал пивного горна. Гражданин настороженно косился, продолжая упруго качать в себя мутнеющее питье, или вовсе поворачивался спиной, на которой расплывались, прилипая к розовому телу, влажные пятна. Бизнесмен Мухин, привыкший весьма ценить каждую минуту своего рабочего времени, использовал ожидание, чтобы наметить взглядом следующий объект – а когда оглядывался, не было уже ни гражданина, ни бутылки. Никто не дожидался внимания Мухина, никто не сотрудничал. Стеклотара словно проваливалась сквозь землю: казалось, площадь Трех вокзалов обладает тем же досадным свойством, что и рабочий стол Мухина, на котором, если не проследит секретарша, пропадает без следа нужный документ.