Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Странное дело – Наталья присутствует в своих стихах только в роли наблюдателя, или даже – слушателя. Она словно не решается стать героиней, даже просто «действующим лицом» своих стихов. Позже, уже став женой и матерью, она сама это осознает: «О чем заботилась я, трусливая чистюлька? Пройти по жизни невидимкой, тенью, не толкнув никого, никого не обняв? Не взять ни самой счастья, не дать его никому? И во имя чего? Во имя стерильной чистоты своего сердца, пустого, холодного? А кому оно нужно такое?»

А гораздо позже, в 1936 году, уже 50-летняя, она напишет:

Надеть бы шапку-невидимку
И через жизнь пройти бы так!
Не тронут люди нелюдимку,
Ведь ей никто ни друг, ни враг.
Ведет раздумье и раздолье
Ее в скитаньях далеко.
Неуязвимо сердце болью,
Глаза раскрыты широко.
И есть ли что мудрее, люди, —
Так, молча, пронести в тиши
На приговор последних судей
Неискаженный лик души!

В 1921 году совсем другая поэтесса – Марина Цветаева – написала (и даже тем же четырехстопным ямбом):

А может, лучшая победа
Над временем и тяготеньем —
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах… Может быть – отказом

Взять? Вычеркнуться из зеркал?
Так: Лермонтовым по Кавказу
Прокрасться, не встревожив скал…

Стихотворение Марина Ивановна озаглавила «Прокрасться…». Крандиевская и Цветаева знали друг друга, одно время их семьи даже жили в одном доме (Цветаева – с Сергеем Эфроном, Наталья – с Толстым). Так что, скорее всего, это совпадение – вовсе не совпадение. Но конечно, яркой и страстной Марине никогда бы не удалось «пройти, чтоб не оставить следа». Удалось ли это Наталье Крандиевской? Чувствовала ли она себя надежно «затененной» графом Толстым?

Третья графиня

Наташины стихи уже печатают в журналах «Муравей», «Образование», «Журнал для всех», в газете «Курьер». В 1906 году мать с детьми возвращаются в Москву, они снова встречаются со знакомыми литераторами, бывают на обедах и вечерах. И все чаще слышат разговоры о новом поэте – графе Толстом. Наталья читает его стихи и решает, что «С такой фамилией можно было и лучше».

Вскоре она видит его в ресторане: «Студент шел под руку с дамой. На голове у дамы был золотой обруч. Они сели за соседний столик, были поглощены друг другом и никого не замечали. Да и я избегала смотреть в их сторону. Первое впечатление разочаровало меня. Студент показался типичным „белоподкладочником“[97], молодое лицо его с бородкой – неинтересным».

Потом в Петербурге, в художественной студии Званцевой, Наталья оказывается за соседними мольбертами с Софьей Исааковной. Толстой пару раз останавливался у мольберта, изучал ее работы, но тогда они так и не поговорили. Наталья Васильевна в это время тоже вышла замуж, за присяжного поверенного Федора Акимовича Волькенштейна[98] и родила сына Федора. Федор Акимович – адвокат прогрессивных взглядов, член Петербургского литературного общества, публицист и немного поэт, так же, как и Наталья Васильевна, происходит из литературной семьи, но, кажется, оба супруга быстро поняли что для любви недостаточно сходства во взглядах и в семейном укладе.

Потом она и Толстой снова встречаются в Москве. «Тысячи обстоятельств, больших и малых, предвиденных и случайных, накапливаясь в его и моей жизни, сужая круги с какой-то неизбежной последовательностью, подвели нас наконец вплотную друг к другу. Это была зима 1913/14 года, канун и начало войны», – вспоминает Наталья Васильевна.

Они встречаются под Рождество в одной из московских гостиных на вечере. Гости еще только съезжаются, хозяйка отдает последние распоряжения на кухне, и Наталья Васильевна занимает Толстого разговором. Хотя, скорее, он ее: «Он спросил меня о стихах (только что вышла моя книга в издательстве Некрасова), потом спросил почему-то, боюсь ли я смерти. Я сказала, что, вероятно, не боюсь, впрочем, не знаю.

– Жизни боитесь?

Я затруднялась ответить.

– Это вы себя боитесь, – сказал он, – знаете, это надо преодолеть.

Я согласилась, что надо».

Наталье очевидно, что она нравится Толстому – тот начинает открыто, почти демонстративно ухаживать за ней. И Наталья понимает, что его внимание ей приятно. Алексей же Николаевич сильно ею увлечен.