Любовь в сети и наяву

Нина хотела спросить, чем же таким его позабавила Верховцева, но поняла, что непременно сорвется на плач, если вдруг заговорит. Слезы уже вовсю застилали глаза, желая вырваться наружу и затопить всю колясочную, а с трудом сдерживаемые рыдания взбулькивали у самого горла. Да что же такое с ней творится? Неужели она до такой степени влюбилась в своего нового одноклассника, что ей невмоготу терпеть даже самый легкомысленный его треп с другой девчонкой? Хотя, может быть, треп был и не легкомысленный? И вообще не треп? Кто знает, что Мите в том дальнем углу нашептывала колдунья Диана! Спрашивать его об этом у нее, Нины, нет никаких прав. У нее вообще нет никаких прав на Алексеева. Они абсолютно чужие друг другу люди. У них нет никаких отношений, одна лишь договоренность – некоторое время водить за нос одноклассников.

Кирьянова находилась в таком взвинченном состоянии, что, возможно, дело и кончилось бы ее слезами, которые она не смогла бы никому объяснить. Но из квартиры на первом этаже вовремя выскочила разъяренная бабуля в переднике с колбасно-розовыми свинками и с веником наперевес. Неожиданно высоким молодым голосом она закричала, что если они сию же минуту не уберутся из колясочной, то она вызовет полицию, поскольку у нее болен внук, а «эта совсем распоясавшаяся шпана» не дает ему заснуть. «Распоясавшаяся шпана» решила не связываться с веником и полицией и гордо удалилась из подъезда, сопровождаемая изощренными проклятиями разъяренной бабули. Насущный вопрос о праздновании 23 февраля был утрясен, и можно было спокойно отправиться по домам, приняться за домашние задания или за что-нибудь другое, куда более приятное. Уже никого не было перед подъездом, а пожилая женщина, потрясая веником, все вопила и вопила в пустоту, обвиняя Нининых одноклассников уже не только в шуме, от которого внук не может заснуть, но и в самой его болезни, и даже в том, что третий день у них в доме нет горячей воды и газ из горелок плохо идет.

– Ну вот: все решилось само собой! – обрадованно сказал Нине Алексеев, когда они вдвоем отделились от группы одноклассников.

– Что именно? – с трудом разлепив непослушные губы, спросила она.

– Да понимаешь, времени у меня мало. Надо еще в одно место успеть и домой вернуться не слишком поздно, чтобы родители не волновались. Я прямо не знал, как уйти, а тут бабуська в поросятах всех очень вовремя разогнала. Ну, я пойду, ладно?!

Нина взглянула на мобильник, который так и держала в кулаке. До девяти оставался еще целый час. Как же он стремится к своей Маришке! Чем же она так хороша?

Видимо, вид у нее был до того несчастный, что Митя посчитал своим долгом опять извиниться:

– Ну прости меня еще раз… Конечно же, я тебя провожу до дома! Темно же… Пошли!

До дома Кирьяновых ходьбы было минут пять, не больше, а потому можно было не разговаривать. Нина говорить не могла, а Алексеев был погружен в какие-то свои, похоже, очень сладкие думы. Еще бы! Ему ведь предстояло приятное свидание с любимой девушкой!

– Ну вот, дошли… – останавливаясь у Нининого подъезда, Митя сказал это с таким удовлетворением, будто бы они прошли не несколько метров от 34-го дома, а пару раз обогнули земной шар. Потом он подмигнул Кирьяновой и весело добавил: – Бывай здорова, моя старинная подруга!

Нина смогла лишь кивнуть.

Глава 4 «И носит же земля таких подлюков!»

23 февраля выпало на воскресенье, и с самого утра Нина готовилась к встрече гостей. Как она и ожидала, родители с радостью откликнулись на предложение отметить этот день в кругу ее друзей. Они действительно, как выразился Вишняков, были «классными родаками». Они всегда охотнее проводили время с дочерью и ее приятелями, чем со своими собственными. Нина сказала маме, что девочки сами устроят сладкий стол, но Тамара Львовна все равно еще с вечера поставила тесто, сказав, что таких пирогов, как у нее, ни одна девчонка пока испечь не в состоянии. Нина знала, что это правда. Пироги у мамы всегда получались отменными: пышными, в меру сладковатыми, с румяной, чуть похрустывающей корочкой. Чтобы не соперничать со сладкими девчоночьими печеньями и кексами, Тамара Львовна собиралась испечь пироги с луком и яйцом, с капустой и с мясом.

Уже в одиннадцать часов утра дом наполнился сдобным пирожным духом. Нинин отец, который тоже готовился к встрече одноклассников дочери, выбирая из своей коллекции самые интересные экземпляры, не выдержал, явился на кухню и потребовал себе кусок пирога.

– Иначе умру! – твердо заявил Иван Никитич, налил себе чаю и уселся за стол, неотрывно глядя на пирог с мясом, только вышедший из духовки и исходящий ароматным сытным паром.

Тамара Львовна довольно улыбнулась, отрезала здоровенный ломоть с корочкой, как муж любил, и положила перед ним на тарелку. Иван Никитич, обжигаясь и кряхтя, тут же откусил приличный кусок и, перекатывая его во рту, чтобы хоть как-то остудить, не без труда проговорил:

– Нинка, а давай твоих друзей звать почаще! Хоть пирогов наедимся!