Любовь в тридевятом царстве

Александр Кайков Любовь в тридевятом царстве

Действие первое

Россия на рубеже XIX–XX веков. Действие начинается в небольшом доме на рабочей окраине Москвы. Открываются ставни окна, из которого выглядывает сказительница Матрёна в кокошнике, сарафане, в общем, в русской народной одежде и начинает повествование:

В неком царстве-государстве, возлегая на печи,

Проживая жизнь напрасно, поедая калачи,

Жил Иванушка-балбес в ожидании чудес.

Ждал от жизни леденец наш удалый молодец.

Мол, разину шире рот, он туда и упадёт.

Парню скоро тридцать лет, а ума для жизни нет.

По годам пора жениться, только кто на то польстится:

На маманина сынка, что плюёт до потолка,

На готовеньком живёт, разве титьку не сосёт.

Жить с мамашей – что же проще, мама родная – не тёща,

Ведь у тёщи зоркий глаз, тёща спуска-то не даст,

Коль отдаст дочурку в жёны за такого… пустозвона…

Ай!., (Взвизгивает, как от щипка, и освобождает от себя оконный проём, поскольку её втащили внутрь дома)

Зрительскому взору открывается обстановка простой русской избы, где на печи безмятежно спит вышеупомянутый Иван, и хлопочет по хозяйству Пелагея, его матушка, в одиночестве воспитывающая ненаглядного сыночка. Она в гневе накидывается на пришедшую в гости соседку-подружку и по совместительству сказительницу Матрёну.

Матушка Пелагея:

Это кто там так трендит, на Ванюшу городит

Всякую напраслину?! Вот тебя как хрястну я

Сковородкой по губам, да ушатом по ушам!

Сказительница Матрёна:

Да уймись, приди в себя! Я ж по-дружески, любя,

Чтоб разуть тебе глаза – так, мол, дальше жить нельзя…

Матушка Пелагея:

Ты сама разуй гляделки, балаболка, перепелка

Чтоб совет по дружбе дать, для чего в окно орать?

Осрамила на весь свет, будто хуже Ваньки нет!

Начинается энергичная потасовка, что называется, летят пух и перья. В ход идёт домашняя утварь, а в итоге схватки Матрёна вылетает из избы в окно.

От поднятого шума, наконец, просыпается Иван:

Что, маманя, ты орёшь, спать в охотку не даёшь?

Мне такой видался сон, будто я – Наполеон,

Обхожу солдат в строю, приказанья раздаю,

И вот нате – слышу: в драке, как сцепились две собаки

И испортили парад, я такое вдругоряд

Года три поди не свижу, как гуляю по Парижу.

Ну не сон был, а мечта – и тут грохот – тра-та-та!

Конь с каретой испарился, я ж на печке очутился.

Матушка:

Не серчай, что разбудила, тут соседка заходила,

Поболтали мы чуток, ну, и я отшибла бок.

По хозяйству хлопотала, спотыкнулась и упала.

Иван, (не слезая с печи):

Ты поди, скажи на милость, видно, кубарем катилась.

И ободран левый бок, и волосьев выдран клок.

Ты в другой раз, если можно, падай чуть поосторожней,

Осторожней и ловчей, а сейчас чайку налей.

Матушка:

Я б тебе налила чаю, только чуть не подыхаю.

Ты бы слез с печи, Иван, да подал воды стакан.

Иван, (позёвывая):

Я уж, маменька, пожалуй, ещё малость полежал бы,

И не ведаю я, слышь, где стаканы ты хранишь.

Иван демонстративно отворачивается спиной и начинает храпеть.

Матушка (ворчит про себя):

Вот растёт моя надёжа, даже с печки слезть не гожа,

Чтоб мамаше услужить, дать стакан воды испить.

Ох, болят мои бока, все отбила потроха,

Крепко же стервозина меня всю изъелозила.

И дерётся, как мужик – кулаками тык да тык.

Хуже нет врага в округе, чем вчерашняя подруга.

Знает злыдня ещё та уязвимые места.

Но в одном права паршивица, чтоб природе не противиться,

Надо Ваньку бы женить, под пригляд определить,

А то ишь какое дело: Ваня мой совсем не смелый,

Парни с девками целуются, а он с кошками балуется.

Коль его не подтолкнуть – век на внуков не взглянуть.

Ну а я же…Ай! (стонет от боли) не вечная, подралася так беспечно я,

Организму нанесён непредвиденный урон.

И какой тут вывод следует? Ещё раз так побеседую

Я с Матрёнкой по душам и, глядишь, концы отдам.

Коль схоронят, на кого я оставлю одного

Да без должного пригляда, ой, сыночка своего?

Кто накормит, обстирает, приголубит, приласкает?

Хоть не стоит торопиться раньше сроку в гроб ложиться,

Хоть я не совсем плоха – срочно в дом нужна сноха.