Любовь в твоих глазах (СИ)

Открываю окно и опираюсь руками на подоконник. Тепло сегодня. Напротив моего дома стоит точно такая же девятиэтажка, и расстояние между ними вообще ничтожное. Подготовленный паркурщик мог бы спокойно прыгнуть из моего окна на балкон из дома напротив. Тот балкон, где постоянно трахается молодая парочка. И если раньше их было только слышно — а орёт эта ненормальная так, как будто её розгами бьют, а не трахают, — то сегодня они ещё и продемонстрировать свои умения решили. А так как напротив только мои окна — зритель у них один.

Пару секунд смотрю на задницу и спину девчонки, сидящей на подоконнике открытого окна, которую самозабвенно трахает какой-то доходяга, и ухожу снова к своему завтраку, потому что картина, может, и интересная, но быть маньяком и наблюдать за ними желания никакого. Уж лучше включить порнушку.

Орёт она ещё пару минут, что разносится эхом по всему двору, и я старательно пытаюсь не слушать. Меня бесит. Во-первых, нахер так орать? Во-вторых, зачем показывать всему миру, что у вас есть секс? Он, блядь, у всех людей есть. У кого-то больше, у кого-то меньше, а у кого-то по случаю.

Вообще я терпеть не могу эти парочки, которые пытаются всему миру продемонстрировать как они счастливы вместе. Херня это всё. Не бывает любви, не настоящее это дерьмо. Мой отец гулял от матери как последняя тварь, от чего она забухала, а потом подсела на наркоту. Скололась и умерла, захлебнувшись собственной рвотой, когда мне было три года. Я двое суток сидел дома с мертвой матерью, а когда отец наконец-то пришел, то вызвал ментов, собрал вещи и свалил. Меня забрали в детский дом потому что ни бабушкам, ни еще каким-то родственникам я нахер был не нужен.

Поэтому я не верю в любовь и какие-то чувства между чужими людьми. Потому что если родным наплевать, то чужим тем более.

Овсянка сегодня какая-то дерьмовая, выбрасываю вместе с тарелкой и иду одеваться. У меня работа через полтора часа, но я иногда хожу до зала пешком, увеличивая недолгий путь всеми способами. Утренняя прогулка всегда помогает отключиться от ненужных мыслей и настроиться на работу.

Закидываю в сумку форму, бутылку с водой и до блевоты надоевшую уже гречку в контейнере. В баре нашего зала нихера кроме протеина не купишь, а жрать-то хочется. Поэтому приходится таскать с собой и в получасовой перерыв между клиентами раз в день обедать.

Хватаю сумку, наушники, запрыгиваю в кроссовки и выхожу из подъезда. На лавке сидит соседка — старушка баба Валя. Она одна живет, приходится помогать ей иногда то в магазин сходить, то починить что-то. Она, наверное, единственный в мире человек, кто относится ко мне с теплотой. И понимаю, что у нее выбора нет, иначе и без моей помощи останется, но немного все-таки приятно.

— Здрасьте, баб Валь, — киваю старушке. Она всегда улыбается. Иногда даже кажется, что жизнь не такая уж и дерьмовая, раз даже старики находят в себе силы на улыбку. А потом вспоминаю, что у нее вообще никого нет, и понимаю, что погорячился я с выводами. — Помощь нужна? Опять вы в такую рань не спите.

— Здравствуй, Дамирушка. Не спится мне. Дома одиноко, вот я и выхожу пораньше сюда, хоть на людей посмотрю, — говорит баба Валя. Я три года в этом доме живу и ни разу не видел, чтобы к ней хоть кто-то приезжал. Хотя дети у неё есть. Не спрашивал, почему так, просто потому что слушать истории стариков вообще не моя тема, но факт остаётся фактом: она совсем одна. Как я. И вот это ждёт меня лет через пятьдесят? Выходить рано утром на улицу, чтобы посмотреть на людей?

Клянусь, люди такие уроды, что я не буду выходить из дома в принципе.

Обещаю бабушке сходить вечером для неё в магазин и ухожу. Наушники в уши, музыку на максимум. Это отключает от всего, даёт какое-то ощущение, словно не нахожусь в серой массе.

Сворачиваю во дворы, чтобы пройтись подольше, прохожу по одной улице несколько раз, выворачиваю на главный бульвар и останавливаюсь, чуть не въебавшись носом в столб.

Потому что тут ресторан какой-то в метре от меня, а внутри, прямо около окна, сидит Алёна с каким-то мужиком, который что-то шепчет ей на ухо.

Я не собираюсь закатывать сцены ревности, мне все ещё реально насрать на Алёну. Мы не встречаемся и мне плевать, если трахаю ее не только я.

Но они выглядят как-то иначе… Как будто не просто трахаются. Здесь что-то другое.

Продолжаю смотреть в окно на них и набираю Алёну. Я понимаю что сейчас возможно будет скандал и этот мужик попытается ввязаться в драку. Пусть попробует.

Наблюдаю, как она дергается от звонка телефона, мельком смотрит на экран, что-то говорит мужику и встает, отвечая уже мне. Шепчет в динамик, чтобы я зашел за угол ресторана, и бросает трубку.

Меньше всего мне хочется делать то, что она просит, но вопреки всему я заворачиваю за этот угол, останавливаясь и дожидаясь Алёну.

Она появляется буквально через минуту. Дышит часто, волнуется, но лицом старается выразить полное безразличие и даже выдать ехидную ухмылку.