Любовь в вечерних новостях

У нее на щеке было пятно сажи, и он стер его большим пальцем. Торп старался говорить беззаботно.

— Но это не моя территория, Ливи. Репортаж я делать не собираюсь.

Ливи смотрела мимо него, туда, где врачи «Скорой помощи» отчаянно боролись за жизнь человека, получившего сильные ожоги.

— Как бы я хотела тоже этим не заниматься. — Откуда-то донесся плач девочки, зовущей мать. — Ненавижу эту часть нашей работы — копаться в кровоточащих людских ранах.

— Да, это нелегкое дело, Ливи.

Торп ее не коснулся. Ему хотелось, но он знал, что сейчас не нужно.

Ливи оглянулась. К ней пробивалась ее команда. Ливи взяла записку с наскоро нацарапанными сведениями.

— Ладно, будем снимать отсюда, на фоне здания, — и, вздохнув, повернулась к камере. — Когда я войду в кадр, покажи сначала весь дом.

С микрофоном в руке она ждала связи со студией.

— Потом сфокусируй на самолет и опять на меня.

В наушниках раздался счет. Сейчас начнется съемка.

— С вами Оливия Кармайкл. Я около жилого дома, в шестой этаж которого сегодня утром в девять тридцать врезался самолет, выполнявший чартерный рейс номер пятьсот двадцать семь.

Боб показал здание, а она продолжала:

— Причина катастрофы еще не выяснена. Пять пожарных команд эвакуировали кого смогли и теперь пытаются пробиться на шестой этаж и к самолету. На борту находилось, вместе с экипажем, пятьдесят два человека. Самолет выполнял полет в Майами.

Камера снова высветила Ливи.

— Пока мы еще не можем указать число пострадавших. Здесь несколько машин «Скорой помощи». Тяжелораненые немедленно будут отправлены в больницу.

Торп стоял сзади и наблюдал, как Ливи ведет репортаж. Лицо ее было спокойно, но во взгляде — настоящий ужас. Сознавала она это или нет, но взгляд делал только весомее ее слова. На щеках еще виднелись следы пыли и сажи. «Она хорошо делает свое дело, — подумал Торп, — может, и потому, что постоянно подавляет свои чувства». Он-то видел, каких усилий ей это стоит. Но зрителям, кто заметил ее скрытое смятение, это делало ее лишь понятнее и ближе.

— Репортаж вела Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира».

Она подождала, когда их уберут из эфира, и сняла наушники.

— Ладно, — обратилась она к Бобу, — пойди сделай несколько медицинских кадров, а я узнаю, не пробились ли они еще на шестой этаж. И срочно пошли курьера на студию. Им пригодится все, что мы отсняли.

Ливи чувствовала, что самообладание полностью вернулось к ней. Она не собирается разваливаться на куски.

— Отлично, — одобрил Торп.

Ливи посмотрела на него. Он был олицетворением спокойной, сдержанной, скрытой силы.

И ее вдруг неприятно взволновало, что на какое-то мгновение она ощутила необходимость в его поддержке. Непозволительная роскошь!

Торп улыбнулся и откинул с ее лба выбившиеся пряди. Прическа была испорчена, да и понятно.

— Хочешь, чтобы я был поблизости?

Ливи глядела на него, злясь на себя и недоумевая: ну почему ее так легко растрогать?

— Не старайся быть любезным со мной, Торп, — тихо ответила она. — Мне проще, когда ты со мной невежлив.

Торп наклонился и легонько коснулся ее губ.

— Я позвоню тебе вечером.

— Не надо.

Но он уже уходил прочь.

Ливи круто отвернулась. Черт бы его взял со всеми потрохами. Она не будет думать о Торпе. Слава богу, у нее полно дел.

Ливи смотрела свою запись в «Вечерних новостях». Раньше, сидя за столом и видя себя на мониторе, она могла воспринимать происходящее отстраненно. Теперь, одна в своей квартире, глядя на экран, как тысячи других телезрителей, она остро переживала трагедию. Погибло шестьдесят два человека. Еще не было официального заключения о причинах катастрофы, но все наводило на мысль о том, что к ней привела ошибка пилота.

Ливи вспомнила о женщине, которую она пыталась утешить, и ее драгоценном альбоме, за который та судорожно цеплялась. На шестом этаже никто не уцелел.

Еще хорошо, что катастрофа произошла утром, сказала Ливи во время репортажа. В большей части квартир никого не было. Дети ушли в школу, взрослые на работу. Но малыш Доусон из 610-й лежал в постели с гриппом.

Ливи встала и выключила телевизор. Нет сил думать обо всем этом. Она потерла виски. Надо принять пару таблеток аспирина и отправляться в постель. Ничего не изменишь. Ей следует обрести душевное равновесие. Такая работа.

Она легла и вспомнила, что не обедала сегодня. Наверное, голова болит просто от голода, но, чтобы встать и поесть, не было сил. Закрыв глаза, она лежала в темноте. Покой, тишина, одиночество. Никого не пускать в свой личный мир. Ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Все, что у нее есть сейчас, — ее собственное достояние. Ошибки, которые она делает, — тоже ее, личные, ошибки. И это самый лучший образ жизни.

Ливи открыла глаза и уставилась в потолок. Она вдруг подумала, что впервые усомнилась в правильности своей теории. Когда же это произошло? Когда ее такой надежный щит дал трещину?

Раздался пронзительный телефонный звонок, Ливи вскочила и села в постели. Ощупью она нажала на кнопку ночника, затем, взяв трубку, схватила карандаш. Кто может позвонить ей в полночь, кроме как из студии?

— Да, слушаю.