– Жаль, – она повела плечами. – Знаешь, странно, я ж давно в этом бизнесе и знаю, как что делается, а все равно жаль… Нам же к миллионеру толком подойти не дают. Ни познакомиться, ни узнать его получше. Я даже не говорю о чувствах… да просто перекинуться парой слов бы… А в итоге для зрителей это будет выглядеть совсем по-другому. Все смонтируют так, что на экране будет и романтика, и томные взгляды, и волнение… Только кого волнует, что чувств за ними нет?
– Ага, – кивнула Алла, не открывая глаз. – Любовь-то где?
– В сценарии, – ответила я. – Только нам его почитать не дадут.
– А хотелось бы. Заранее бы знали, кто назначен главной героиней, кто ее подругой, а кто жертвой.
Я повернула голову к Алле и посмотрела на ее профиль, сложенный из острых углов, будто вырезанный из белой бумаги. Хотелось бы знать, шутит она или серьезно.
А Барби вздохнула и разжала кулак, отпуская в полет маленькую фиолетовую звездочку.
– Что это?
– Счастливый цветочек. Сирень. Думаю… пусть нам повезет.
Сирень и вода. Семь мостов. Меня настигло острое чувство дежавю, и наш «Метеор» мягко подпрыгнул на волне и пошел широкой дугой, взрезая носом белые барашки пены. А впереди, на горизонте, светилась под брюхом серой тучи огромная радуга.
Говорим «Петергоф» – подразумеваем фонтаны, говорим «фонтаны» – подразумеваем Петергоф. Так вот. Первое, что нам сказали, когда мы перебрались с «Метеоров» на твердую землю, – это «ни в коем случае к фонтанам не подходить!»
Я даже удивилась, что никто громко не возмутился.
– А для тех, кто собирается нарушить запрет, – желчно добавила Ангелина, глядя почему-то именно на меня, – у меня напоминание: загляните в свой договор и убедитесь, что порча казенного имущества облагается штрафом.
Ааа! Вот реально, так и сказала. Порча казенного имущества.
– Такое впечатление, – сказала Алла, вроде как ни к кому не обращаясь, но так звонко, что услышали все, – что мы беспризорницы, которых по капризу великого князя привезли с городских улиц на летнюю дачу. А прислуга перепугалась, что мы сейчас все розы повыдергаем и фонтанчики питьевые засорим, вот и бесится.
– Не, вы реально боитесь? – поддержала я. – Что мы сломаем фонтаны, которые стоят уже многие десятилетия под напором тысяч туристов?
– Не фонтаны, – закатила глаза Ангелина. – Не фонтаны.
И молча повела нас к Монплезиру. Выглядела она при этом как утка-чайлдфри, на шею которой повесили всех утят, а утята ведут себя как хотят. Вместо того, чтобы послушно вышагивать следом и чинно покрякивать. Поэтому, заходя во дворец, я не могла не сказать:
– Кря-кря!
Сделала всего несколько шагов и застыла, улыбаясь. Этот маленький дворец был словно соткан из света и морского ветра. Панорамные окна выходили на залив, и синяя даль отражалась во всех зеркалах, начищенных канделябрах и лакированных портретах. Пол был выложен черно-белой шахматной плиткой, и мне тут же захотелось то ли прыгать по квадратикам на одной ноге, играя в классики, то ли ходить конем. Или слоном. Да кем угодно. Потому что дворец был живым, настоящим и будто сразу переносил своих гостей в сказочные, уютные, нездешние времена. Я даже не сразу поняла почему…
– Обалдеть, какие у них связи, – проговорила Алла.
– Ммм?
– Все таблички и музейные шнуры убраны.
– Даа, – Барби глядела по сторонам, приоткрыв рот от восхищения. – Или у них очень много денег.
– Так миллионер же, – улыбнулась я.
Действительно, без музейных работников-церберов, без расставленных в углах залов стульев, без канатов, запрещающих табличек и аудиогидов дворец оказался уютным, теплым, солнечным… каким-то донельзя настоящим. Я даже на миг забыла, что это все реалити-шоу и понарошку. Но мне быстро напомнили.
Ангелина вышла в центр зала и прокричала:
– Подходите по одной, тяните жребий! Потом по галерее направо, там несколько комнат выделили под гримерные. Вас переоденут и уложат волосы.
Да, последнее точно не помешало бы после поездки на «Метеоре». Особенно если половину дороги вы на носу судна играли в постмодернистское переосмысление «Титаника». Самым трудным оказалось держать серьезное лицо, когда в него фигачит ветер, а ты такая в роли Леонардо ди Каприо, но не того, который юн и прекрасен, а того, который убил медведя за «Оскар» и теперь как бы с этим медведем в обнимку стоит. Короче, ржали мы так, что чуть не свалились за борт.
Жребий прятался в записках, записки – в печеньке с предсказанием, а печеньки – в громадной черной шляпе. Наверняка распределяющей.
– Скажите, – шепнула я шляпе, доверительно взяв ее за обвисшие поля. – Неужели в Хогвартсе так мало платят, что приходится брать халтурку внутрь себя?
– Очередь не задерживайте, пожалуйста, – прошипела Ангелина, и я решила, что они со шляпой в доле, получили тут откат, обстряпали выгодное дельце и теперь боятся, что их раскроют. Пфф. Как будто у меня других дел мало.