И, как сто лет назад, деревня печными трубами дымит.
Дым вертикальными столбами вознёсся к серым небесам. Душа стремится за дымами.
И скоро улечу я сам.
Нигде не видно ярких пятен, поблекло озера стекло.
А воздух чист! Невероятен. Как на душе моей светло!
Над озером зависла дымка, кочует ворон по стерне.
А мы с тобой идём в обнимку по нашей старой стороне.
Твоё плечо, твоя поддержка, моя уверенность в тебе.
И вот опять смотрю я дерзко и снова радуюсь судьбе.
Стоят, обнявшись, две коняги, на холки морды положив.
И я, забыв про передряги, вдруг понял, чем живу и жив.
Мы, как они, храня друг друга, тепло и силу отдаём.
И потому не сходим с круга, а, взявшись за руки, идём.
Морозец свеж, и жить охота. Шагаем мы по ноябрю.
Калитка наша. дом. ворота. Как я тебя благодарю!
Как сладки молодые дни, как годы ранние беспечны...
И хоть потом горьки они — дай Бог, чтоб длились бесконечно.
В двенадцать, в снег, в пургу, в мороз к нам Новый год пришёл намедни.
И был простителен мой тост
«Дай Бог, чтоб не был он последний».
Зимой измотан. Где ж весна с её красою заповедной?
Болел и ждал. И вот пришла она!..
Дай Бог, чтоб не была последней.
Усталость, ссоры и мигрень. Сменялись трудности и бредни в нелепый и постылый день.
Дай Бог, чтоб не был он последний.
Бывает тошно. Устаёшь, а тут ещё и дождь зловредный, — осенний, безнадёжный дождь.
Дай Бог, чтоб не был он последний.
Преодолев души разлом, на станции одной, дорожной нашёл тебя. И стал наш дом, дал Бог, обителью надёжной.
Седые волосы твои свободны. Непокорны гребню.
А я? Я гибну от любви.
Дай Бог, чтобы была последней.
От жизни я ещё не стих, — тревожной жизни и печальной.
И сочинил вот этот стих,
дай Бог, чтоб не был он прощальный.
В 1961 году после фильма «Человек ниоткуда» я оказался в немилости, как бы опале. В глазах людей, командующих искусством, я стал личностью если ещё не целиком подозрительной, то, во всяком случае, с неприятным душком. В общем, человеком не совсем нашим. «Человек не оттуда» — так изволил пошутить со съездовской трибуны М.А. Суслов — секретарь ЦК КПСС, «серый кардинал», как его называли. Он заведовал идеологией партии и страны.
В поисках вещи для постановки я вспомнил о пьесе «Давным-давно» Александра Константиновича Гладкова. Собственно, именно он и станет героем этой новеллы.
Мне показалось, что, экранизируя пьесу Гладкова, я смогу убить двух зайцев, соединить два желания, как правило, несовместимых. А именно, не покривлю душой — пьеса мне очень нравилась — так что насилия над собой делать не придётся, а с другой стороны, патриотическая вещь Гладкова даст возможность успокоить незримую ощетинившуюся силу в моей лояльности и идейной чистоте. Случай, как видите, подвернулся идеальный, так как ни о каком компромиссе речи не было.
Я перечитал пьесу. Вернее, прочитал в первый раз. В 1944 году, когда мне было семнадцать лет, я видел её на сцене Театра Красной Армии. Это был подлинный праздник, встреча с прекрасным, общение с настоящим искусством. Поставленный одним из лучших наших театральных режиссёров Алексеем Дмитриевичем Поповым, спектакль искрился, фонтанировал, подчинял себе полностью. С подмостков, на которых с ухарством, весельем, задором рассказывалось о славе русского оружия, о победах наших предков над Наполеоном, текли в зал электрические токи, возбуждавшие в публике гордость за страну, пьянящее чувство близкой победы, веру в национальный характер. Одним словом, я, семнадцатилетний первокурсник, сидящий в зале среди зрителей, испытал тогда дурманящее чувство счастья.
И вот спустя семнадцать лет я прочитал пьесу глазами. На меня в этот раз не давило ни исполнение, ни музыка, ни режиссура, ни декорации. Да и время стало другое. И сам я, надо думать, тоже изменился, стал вдвое старше. Так что был, как говорится, один на один с литературным текстом.
Пьеса меня отнюдь не разочаровала. Она была написана превосходными стихами, живыми, разговорными, афористичными, смешными, патетическими. Тут я понял, что вещь создана в первую очередь крупным поэтом. От пьесы возникало ощущение лёгкости и серьёзности, веселья и значительности. И драматургически она была слеплена очень умело и ловко.
Герои пьесы, смелые, лихие люди, которые весело дерутся, горячо влюбляются, бескорыстно дружат, готовы прийти на помощь другу, они ценят шутку, застолье и вообще любят жизнь — эти герои были мне необычайно близки и симпатичны. Мне захотелось снять фильм о таких персонажах, создать картину романтическую, героическую, музыкальную и весёлую одновременно.
И повод подворачивался удобный: через полтора года, осенью 1962 года, исполнялось 150 лет Бородинской битвы. Я не сомневался, что с запуском фильма сложностей не окажется (тут я ошибался, но об этом позже); понимал, что круглая годовщина поможет мне легко войти в производство.
Такова предыстория — несколько затянувшаяся, но тем не менее необходимая.