Любовь (выдержки из произведений)

Неистово вдыхая ароматы и лихорадочно перемещаясь с места на место, они искренне желали разгадать загадки с последующим глубоким проникновением друг в друга, в ту бездну, где так хотелось затеряться. На летних занавесках остались пятна горячего пота, девственной крови и спермы, но никто из них не обратил внимания на эти признаки любви. В темноте оба едва могли различить очертания тела партнёра и измерить имеющееся в их распоряжении пространство, чтобы никоим образом не задеть башни из коробок и вешалки с платьями, пока они станут жарко обниматься. Молодые люди благословляли ветер и стучащий по крышам дождь, поскольку звуки скрывали скрип пола, хотя сердца колотились столь громко, к чему примешивалась и одышка, и любовные вздохи, что они не понимали, каким образом весь дом так и не проснулся.

На рассвете Хоакин Андьета вышел через то же окно библиотеки, а Элиза, обескровленная, вернулась в постель. Пока она, укутанная несколькими одеялами, спала, он два часа спускался с холма в самую грозу. Он тихо пересёк город, не привлекая внимания полицейских, и пришёл к себе домой в тот момент, когда церковные колокола зазвонили к заутрене. Он планировал тихонько зайти домой, слегка умыться, сменить воротник рубашки и отправиться на работу в промокшем костюме, поскольку другого у него не было. Но мать не спала и ждала его с приготовленной для мате горячей водой и поджаренным чёрствым хлебом, как обычно по утрам.

— Где ты был, сынок? — спросила мать таким грустным голосом, что он не смог её обмануть.

— Искал любовь, мама, — ответил он и, весь сияя, обнял её.

(Из «Дочь фортуны»)

За неимением другого места молодожены провели свой единственный день вместе и две ночи любви в тесной каюте шхуны Ромейро Толедано, даже не подозревая, что в каморке-тайнике под полом сидел беглый раб, который мог их слышать. Это судно было первым этапом на рискованном пути к свободе для многих беглецов. Захария и Флёр Ирондель полагали, что рабству скоро придет конец, а между тем помогали тем наиболее отчаявшимся, кто больше не мог ждать.

В свою первую брачную ночь Морис и Розетта любили друг друга на узкой дощатой койке, покачиваемые течениями дельты, в красноватом свете, проникавшем сквозь потрепанную занавеску из красного плюша, что прикрывала иллюминатор. Сначала они лишь неуверенно, застенчиво прикасались друг к другу, хотя выросли вместе, изучая друг друга, и не было в их душах ни одного уголка, который был бы недоступен для другого. Они изменились, и теперь вновь приходилось учиться взаимному познанию. Оказавшись перед таким чудом, как Розетта в его объятиях, Морис позабыл даже то немногое, чему научился, кувыркаясь с Жизелью, обманщицей из Саванны. Он дрожал. «Это из-за тифа», — сказал он, извиняясь. Тронутая этой нежной неуклюжестью, Розетта сама начала раздеваться — не торопясь, как научила ее Виолетта Буазье на своих частных уроках. Подумав об этом, она фыркнула от смеха и расхохоталась, а Морис принял это на свой счет — подумал, что Розетта смеется над ним.

— Не будь идиотом, Морис, ну как я могу над тобой смеяться? — ответила она, утирая выступившие от хохота слезы. — Я вспомнила об уроках любви, которые мадам Виолетта вздумала преподносить своим ученицам placage.

— Неужто она давала такие уроки?!

— Разумеется. Или ты все еще думаешь, что обольщение — это импровизация?

— А maman об этом знает?

— В деталях — нет.

— Ну и чему их обучала эта женщина?

— Мало чему, потому что в конце концов мадам пришлось отказаться от практических занятий. Лула убедила ее в том, что матери этого не потерпят и бал полетит к черту. Но свой метод она опробовала на мне. В дело пошли бананы и огурцы, чтоб все мне объяснить.

— Объяснить тебе что? — спросил Морис, который уже развеселился.

— Какие вы есть, мужчины, и как легко вами манипулировать, потому что все, что у вас есть, — снаружи. Надо ж ей было как-то мне показать, как ты думаешь? Я же никогда не видела голого мужчину, Морис. Ну, если не считать тебя, но тогда ты был совсем маленьким.

— Положим, я с тех пор несколько изменился, — улыбнулся он. — Но тебе не стоит ожидать бананов или огурцов. Это было бы слишком оптимистичным.

— Не стоит? Дай-ка я взгляну.

Раб в своем тайнике очень пожалел, что между досками пола каюты не было ни щелки, к которой можно было бы приникнуть глазом. За смехом последовала тишина, и она показалась ему чрезмерной. Что, интересно, делают там эти двое, да так тихо? Он и представить себе ничего не мог, потому что по его собственному опыту любовь была чем-то весьма шумным. Когда бородатый капитан открыл люк, чтобы, пользуясь ночной тьмой, беглец вышел поесть и размять кости, пленник чуть было не отказался выходить, решив, что можно и еще подождать, лишь бы услышать, что будет дальше.