В первый раз я увидела его в госпитале для рабов; он лежал на животе, весь облепленный мухами. Я с трудом приподняла его, чтобы дать ему немного тафии и ложечку капель хозяйки, которые я украла из синего пузырька. И тут же приступила к нелегкой работе — обмыть его. Раны не были чересчур воспалены, поскольку Камбрей не мог посыпать их солью и облить уксусом, но боль, верно, была ужасной. Гамбо кусал губы, но не жаловался. Потом я села с ним рядом, чтобы спеть ему, ведь слов утешения на его языке я не знала. Хотела объяснить ему, как нужно делать, чтобы не дразнить руку, сжимающую хлыст; как работают и слушаются, пока вскармливается месть — тот костер, что горит внутри. Моя крестная убедила Камбрея, что у парня холера и лучше бы держать его отдельно, а то как бы не заразил всю бригаду. Главный надсмотрщик позволил ей забрать его к себе в хижину, потому что до сих пор не потерял надежду, что тетушка Роза подхватит какую-нибудь смертельную заразу, но к ней ни одна болезнь не прилипала: у нее был договор с Легбе, лоа колдовства. А я тем временем начала внушать хозяину мысль оставить Гамбо при кухне. В тростниках долго бы он не протянул, потому что главный надсмотрщик с самого начала держал его на прицеле.
Тетушка Роза оставляла нас в своей хижине во время лечения наедине. Она все предвидела. И на четвертый день это случилось. Гамбо был так оглушен и удручен — и болью, и безмерностью того, что он потерял свою землю, свою семью, свою свободу, — что мне захотелось обнять его, как сделала бы это его мать. Любовь помогает выздоровлению. Одно движение потянуло за собой другое, и я скользнула под него, не касаясь его спины, чтобы он положил голову на мою грудь. Тело у него горело, он все еще был в жару, и я не думаю, что он понимал, что мы делаем. Я любви не знала. То, что делал со мной хозяин, было чем-то темным и постыдным. Так я ему сказала, но он мне не верил. С хозяином моя душа, мой ti-bon-ange, отделялась от меня и улетала куда-то в другое место, и в кровати было только мое тело, corps-cadavre. Гамбо. Его легкое тело на моем, его руки на моей талии, его дыхание на моих губах, его глаза, глядящие на меня с другой стороны моря, из Гвинеи, — это была любовь. Эрцули, лоа любви, храни его от всякого зла, защити его. Так я молила.
(Из «Остров в глубинах моря»)
Страсть
Что именно воспламеняет страсть? Собственная фантазия, я полагаю. А что успокаивает? Обыденность, игнорирование партнёра и бедность.
(Из «О жизни и духе»)
Несколько лет назад в Калифорнии мне удалось выступить на конференции библиотекарей. Когда я закончила свою речь и мы перешли к вопросам, некая женская рука тут же поднялась. Эта стильно обутая женщина оказалась слишком уж типичным библиотекарем — зрелая, габаритная, старомодная. Она спросила меня, правда, с уже раскрасневшимися щеками, а не мой ли собственный жизненный опыт лёг в основу эротических сцен моих же книг. Я обвела взглядом огромный зал, в котором две тысячи человек (люди добросердечные и с самыми лучшими намерениями) ждали ответа, и поняла, что в отличие от моих коллег-мужчин, хвастающихся приключениями, которых им пока не довелось реально пережить, мне нужно быть честной. «Лишь жизненный опыт, ничего больше. Просто наблюдение и фантазия. Не стоит беспокоиться, вы ничего не потеряете», — сказала я. Какой звучный вздох облегчения пронёсся среди собравшихся!
В то время у меня уже была длительная тайная любовь. Иными словами, основанное на смехе и сексуальности взаимоотношение, вдохновившее меня на несколько соответствующих сцен, описанных в моих книгах, но непосредственно во время написания куда важнее воображение, нежели память: я пишу о том, что мне бы хотелось попробовать. Волшебство моего ремесла позволяет мне проживать жизни главных героев и приносит удовольствие от медленного и осторожного выписывания эротической встречи, что в разы превышает удовольствие от испытанного в реальной жизни подобного события.
И к тому же, когда я пишу, удовольствие увеличивается от мысли, что я делюсь собственным жизненным опытом со своими возможными читателями. Я полагаю возбудить чувства читателей при помощи запахов, структуры, вкусов, подробного описания мест, где мои главные герои любят друг друга, и теми словами, которые они шепчут. Всё это мне кажется куда более волнующим, чем реалистичное описание полового акта: кто, что и куда засунул. И тем не менее бывают случаи, когда подобные уточнения неизбежны. Ведь через них раскрывается сама суть персонажей, как в случае с куртизанкой Виолеттой Буазье в сцене из произведения «Остров в глубинах моря», выбранной для этой главы. (Вот и выпал случай объяснить, что и в сценах насилия в смысле пыток и насильственных действий над женщинами, которые часто присутствуют в моих книгах, я предпочитаю изъясняться намёками, а не вдаваться в подробности; таким способом я глубже проникаю в воображение читателя).