— Я не стану вдовой, потому что ты не умрёшь. Ты бы не мог смиренно попросить меня выйти за тебя замуж, кузен? Скажи мне, например, что я — женщина твоей жизни, твой ангел, твоя муза или что-то ещё в этом духе. Придумай что-нибудь, дружище! Скажи, что не можешь без меня жить, по крайней мере, это правда, разве не так? Признаюсь, мне не льстит мысль, что в наших отношениях я — единственный романтик.
— Ты сошла с ума, Нивея. Я даже не полноценный мужчина, я всего лишь несчастный инвалид.
— Кроме части ноги тебе ещё чего-нибудь не хватает? — встревоженная, спросила она.
— Тебе кажется, этого мало?
— Если у тебя есть всё остальное, мне кажется, ты потерял совсем немного, Северо, — засмеялась она.
— Тогда выходи за меня замуж, пожалуйста, — прошептал он с глубоким вздохом облегчения и рыданием, пронзившим его горло. Он всё ещё был слишком слаб, чтобы обнять её.
— Не плачь, двоюродный мой братец, поцелуй меня, для этого нога тебе не нужна, — ответила она, склонившись над кроватью таким способом, который в своём бреду он видел неоднократно.
Через три дня они поженились. Состоялась краткая церемония в одном из красивых залов резиденции министра в присутствии членов обеих семей. Учитывая обстоятельства, это была частная свадьба, на которой всех ближайших родственников насчитывалось девяносто четыре человека.
Северо предстал перед всеми в инвалидном кресле бледным и худым, с коротко остриженными волосами под Байрона. Щёки его были выбриты, а одет он был в парадный костюм, шёлковый галстук и в рубашку со стоячим воротником и с золотыми пуговицами. Не было времени подготовить для Нивеи ни свадебный наряд, ни соответствующее приданое, но её родные и двоюродные сёстры набили два чемодана домашней одеждой, которую годами расшивали для своего приданого.
Она надела белое атласное платье и украшенную жемчугом и бриллиантами диадему, одолженные женой её дяди. На свадебной фотографии вся она так и сияет, стоя рядом с креслом на колёсах её мужа.
Этим вечером состоялся семейный ужин, на котором не присутствовал Северо дель Вайле, вымотанный эмоциями подходящего к концу дня. Как только гости разошлись, тётя отвела Нивею в приготовленную для неё комнату. «Мне очень жаль, что твоя первая брачная ночь будет такой…», — краснея, пробормотала добрая сеньора.
— Не волнуйтесь, тётя, я утешусь, начав молиться по чёткам, — ответила молодая женщина.
Подождав, пока дома все заснут и, убедившись, что жизнь замерла и слышен лишь солёный морской ветер среди деревьев в саду, Нивея в ночной рубашке, встала, миновала длинные коридоры этого чужого ей дворца и вошла в комнату Северо.
Монахиня, нанятая, чтобы присматривать за сном пациента, расслабленно растянувшись в кресле, глубоко спала в отличие от ждущего её Северо. Она приложила палец к губам, призывая к тишине, погасила газовые лампы и проникла в кровать.
Нивея воспитывалась у монахинь и происходила из старомодной семьи, в которой о функциях тела никогда не упоминали, а уж о них же, связанных с воспроизводством потомства, казалось, не знали вообще. Девушке тогда было двадцать лет, в груди билось полное страсти сердце, и она обладала хорошей памятью.
Она прекрасно помнила тайные игры с кузеном по тёмным углам, изгибы тела Северо, тревогу вечно неудовлетворённого удовольствия, очарование греха. В то время их сдерживали скромность и чувство вины, из затаённых уголков оба выходили, вечно дрожа, вымотанные и с пышущей жаром кожей.
За годы разлуки она сумела обдумать каждый миг, проведённый со своим кузеном, и превратить детское любопытство в глубокую любовь. Ещё она неплохо проводила время в глубинах библиотеки своего дяди Хосе Франсиско Вергара, человека либеральных и современных взглядов, не мирившегося ни с какими ограничениями собственной интеллектуальной неугомонности и ещё менее с религиозной цензурой.
Разбирая книги по науке, искусству и войне, Нивея случайно обнаружила способ открыть тайный ящик и нашла несколько ничего не стоящих романов из чёрного списка церкви и эротические тексты, включая забавную коллекцию японских и китайских рисунков, изображающих пары с вскинутыми вверх руками и ногами, в анатомически невозможных позах, способных восхитить аскетичного, здравомыслящего и с хорошим воображением человека, какой она и была.
И всё же самыми образовательными текстами были порнографические романы некой Анонимной Дамы, очень плохо переведённые с английского на испанский, которые молодая девушка один за другим тайно носила в своей сумке, внимательно читала и украдкой возвращала на то же самое место — ненужная предосторожность, потому что её дядя был занят в военной кампании, и никто больше во дворце в библиотеку не ходил.