Любовная аритмия

«А можно я попрошу?» – сказал Илюша. «Конечно, все, что хочешь». «Я хочу такой домик», – тихо сказал Илюша и чуть не сполз под стол от смущения. «Тебе чай в домике заварить?» – Я сразу поняла, что он имеет в виду, но мне не хотелось расставаться с этим посеребренным заварничком. «Нет, не чай, домик», – ответил Илюша и закрыл ладошками лицо. Я видела, как у него покраснели уши. «Мне он тоже нравится», – сказала я, и вышло совершенно по-детски, обиженно-настороженно. «Я думал, ты хочешь его подарить, – по-взрослому ответил он. – Я думал, ты так сказала. Что подаришь его, если я попрошу». «Я, понимаешь… Он посеребренный, то есть не серебряный… Не то чтобы дорогой…» – забормотала я. «А мама мне в чашке заваривала и блюдцем накрывала. Тоже как в домике. Мама любила чай, а папа кофе пьет. Кофе горькое, я пробовал. Невкусное. Как водка. Водка тоже не вкусная – я у папы пробовал. А мама чай любила. С молоком и с сахаром. Она всегда мне разрешала попить из ее чашки. Очень вкусно было. У вас тоже вкусно, хоть и молока нет».

Я начала плакать. Складывала Илюше с собой в пакет декоративный заварничек, блины, варенье и плакала. Не могла остановиться и успокоиться. Странно, но Илюша, казалось, даже не заметил моих слез. Он взял заварник, прижал его к груди и замер. «Я тебя люблю, – сказал мне мальчик. – Почти так же, как маму. Только маму я почти уже совсем не помню, а тебя мне надо выучить. Только я не знаю как». «Надо нам почаще чай пить вместе», – предложила я. Илюша молчал. «О чем ты задумался?» – спросила я. «А мама не обидится?» – «На что?» – не поняла я. «Что я ее забыл и так быстро вас полюбил? Папа говорил, что она нас видит и следит, чтобы я ничего плохого не сделал. А если сделаю, то она меня накажет. Я не верю. А вы?» – Он поднял на меня глаза. «И я не верю! Мама тебя не накажет, потому что очень любит. И ты ее не забыл».

И тогда Илюша заплакал, – продолжала Анжела. – Он прижался ко мне, открыл рот и затрясся плечиками. И плакал так страшно, горько и… без звука. Одними глазами и плечами. Знаешь, я ведь именно тогда решила, что своих детей у меня не будет. Чтобы не видеть, как они плачут. Я бы не выдержала. Умерла.

Я жила на два дома – бегала через лестничную клетку. Кормила Илюшку после школы, учила с ним уроки по вечерам, играла в шашки. Ну и так получилось, вроде как само собой… Мы сошлись с Николаем, его отцом. Есть такая народная мудрость – мужчины любят детей через женщину. Если женщина – любимая, то и ребенок будет любимый, а если нет – то нет. А кровь – не кровь, родной – не родной, не имеет значения. Так вот, я Николая через Илюшку полюбила. Он был нормальный, хороший… только слабый. Его куда повели, он туда и пошел… Бесхребетный совсем. Он ведь талантливый был, но как бы это сказать… Обиженный на всех сразу. Считал, что достоин большего. Что его не ценят, не любят. Вечно недовольный, все время с претензиями. Даже работу поменял – шило на мыло. Это я потом уже думала много о нем, а тогда, я сейчас вспоминаю, мы ведь с ним даже не разговаривали толком. Пришел, поел, лег, встал. Жили и жили. Не чужие, но и не родные. Год прошел как один день. Я и не заметила. Как во сне каком-то дурном. Очнулась я, когда Наина, мать Илюшки, появилась.

– Она ведь умерла, – подала голос Татьяна. Все это время она слушала Анжелу раскрыв рот и думала, что Дима был прав – она совсем ее не знала, чтобы судить.

– Я тоже так думала. Оказалось, жива. Но не очень здорова.

Наина лежала в психиатрической больнице. Очень редко ее отпускали, решив, что она безопасна для окружающих. В последний раз, когда ее выпустили, она «играла» с маленьким Илюшей в «трупик» – наряжалась во все белое, обильно пудрила лицо, подводила глаза и ложилась на обеденный стол. Складывала руки на груди и прикидывалась мертвой. Лежала так часами. Илюша должен был плакать и укладывать рядом с ней цветы. Мальчик молчал и папе ничего не говорил – от страха.

Николай пришел домой пораньше и увидел все сам – «умершую» жену на столе и плачущего сына. Наина вернулась в психушку. В памяти Илюши остался факт, что мама умерла.

В один из дней я открыла дверь на звонок. Наина вошла как ни в чем не бывало, уверенно прошла в спальню и легла.

«Вы кто?» – спросила я. «Наина», – ответила женщина и уснула.

Я сидела на кухне и почему-то боялась: затылком чувствовала, что женщина – не просто женщина, слишком уж уверенно она держалась, слишком знакомым было ее лицо.

Я даже позвонила Николаю на работу, чего никогда не делала, и попросила приехать. Николай приехал, все объяснил и сказал, что не знает, что делать. Я встала и ушла. Недалеко – через лестничную клетку, в свою квартиру.

Наина сделала все, чтобы я тоже почувствовала себя сумасшедшей. Она, как школьница, звонила в дверь и пряталась. Звонила и шумно дышала в телефонную трубку. Писала на двери «Анжела – дура». Я старалась не обращать внимания, зная, что человек нездоров. Когда же Наина стала приходить «поговорить», стало совсем невыносимо.