Любовная аритмия

«Ты забрала моего мужа. Тебе было мало, и ты забрала сына», – монотонно твердила, глядя в пол, Наина.

Больше всего меня задело то, что Илюшка, неожиданно обретший мать, тут же обо мне забыл – не заходил даже на обед. Не сдержавшись, я подходила к их двери и подслушивала – из квартиры доносился тоненький звонкий голосочек Илюши: «Мамочка, мамочка».

Я ревновала. Безумно. Не Николая – Илюшку. Как-то подкараулила его на лестнице. «Илюш, пойдем, покормлю», – сказала я. Он сильно похудел и оттого казался выше и взрослее. «Спасип, теть Анжел, я не могу, меня мама ждет», – скороговоркой отказался Илюша и начал ковыряться ключом в двери.

Я, увидев этот затылок, любимый, самый дорогой в моей жизни, самый родной, затылок, ради которого я согласилась жить, сорвалась: «Илюш, ты уже большой, должен понимать. Твоя мама болеет, она не может о тебе позаботиться, ты ничего не ешь, так нельзя…»

Я не сказала ничего такого, что могло бы его задеть. Но Илюша вздернул плечиками, повернулся и, едва сдерживая слезы, закричал: «Моя мама – лучшая на свете. Она не больная. Она веселая и хорошая. Не говорите так про мою маму! Вы, вы, вы – никто. И мне никто. И папе – никто. Я к вам больше не приду. Никогда. Никогда! У меня мама есть! Моя родная мама!» Он одним рывком открыл дверь, заскочил и хлопнул с обратной стороны. Я дернулась и только после этого хлопка заплакала.

Наина продолжала терроризировать меня звонками, надписями и прочими «шалостями». Однажды я нашла у себя на коврике перед дверью кошку Маркизу, которая жила в подвале под лестницей – ее подкармливали все жители подъезда. Маркиза лежала в коробке из-под обуви, вся в вате, обложенная засохшими гвоздиками. От кошки, застывшей в оскале, шел трупный запах. Я закричала.

Потом пошла в милицию и рассказала про Маркизу, Илюшку и Наину. Уставший участковый развел руками – он ничего не мог сделать. Нет доказательств, что кошку убила Наина, заявления от мужа не поступало. Я подкараулила на выходе с работы Николая: «Надо что-то делать. Ты же видишь, что ей становится хуже. А вдруг она меня убьет?» Я говорила и понимала, что Николай меня не слышит. Он любил свою странную, сумасшедшую жену. Любил всем сердцем. Он был с ней счастлив и хотел побыть счастливым еще некоторое время.

Я долго бродила по району, гадая, что такого есть в Наине, чего нет во мне. Почему Николай ее так любит, почему Илюшка так быстро и так легко зачеркнул год нашей совместной жизни, когда мне казалось, что все хорошо? Почему Наина убила Маркизу? Как у нее рука поднялась? Такая была замечательная, добрая кошка. И ведь котята остались – надо будет пристроить….

Я вернулась домой поздно и не сразу поняла, что не одна в квартире. Зашла в комнату и привычным жестом включила торшер. Хотела закричать, но сдержалась. В проеме открытого окна стояла Наина – в белой ночнушке, с распущенными волосами. Она стояла, улыбаясь, едва держась за косяк. «Оставь моего мужа и сына, или я выброшусь из окна», – сказала она.

И тогда я сделала то, чего никогда от себя не ожидала, – рассказывала Анжела. – Я подошла и толкнула ее в грудь, а потом стояла и смотрела, как она падает на асфальт. И только затем позвонила в милицию и в «Скорую». И знаешь, что меня удивило? Что я так спокойно это сделала. Просто подошла и толкнула.

– Она умерла? – спросила Татьяна.

– Почему умерла? – удивилась Анжела, а потом улыбнулась. – Нет, не умерла. Второй этаж. Только ногу сломала. Она даже мне улыбнулась – оттуда, с асфальта.

– И что было потом?

– Ничего. Ее забрали в психушку, а Николай с Илюшкой уехали. Буквально на следующий день. Я ведь их видела, думала, на дачу едут или в гости. Николай еще посмотрел на меня так странно. Как будто боялся. Больше я их не видела. Они квартиру потом продали. Я все ждала, что Илюшка вырастет и меня найдет. Но нет… Хотя он тогда еще совсем маленький был. Может, и не запомнил. А я до сих пор помню его затылок с всклокоченными волосами. Я его заставляла мыть голову, так он мыл только челку, для вида, а на затылке всегда волосы дыбом стояли. Я больше никого никогда так не любила, как его… Я все думаю – каким Илюшка вырос? По характеру? Не дай бог, ему болезнь матери передалась по наследству. Хотя, если он в отца пошел, еще хуже…

– А что Николай?

– Это еще при мне было. Когда я вот так с ним жила – через лестничную клетку.

* * *

Николай, как рассказала Анжела, был сыном известного дипломата. Его отец, отслужив на внешнеполитическом поприще, со всеми почестями вышел на пенсию и начал писать дневник – исключительно для себя: с кем встречался, о чем говорили, во что были одеты люди, как себя вели. Никогда в жизни он не собирался его публиковать. Хотел оставить сыну – на память. И внукам, чтобы помнили деда. Чтобы гордились.

Старый дипломат умер. Был похоронен на престижном кладбище. На панихиде бывшие соратники говорили о нем как о «свидетеле эпохи» и «вершителе судеб». На поминках друг отца, известный дипломат, которого Николай называл дядей Витей, уже сильно выпив, подсел к нему: