Сара стояла, глядя на двери с мерцающими золотыми ручками, до которых всегда дотрагивались лишь руки в перчатках. Она не хотела возвращаться — он не может заставить ее!
— А… а если я не хочу? Если я откажусь, вы прикажете вашим вассалам принести меня обратно к моему стулу? Говорю вам, я хочу уйти. Покинуть это место и избавиться от вашего присутствия! Как вы смеете обращаться со мной, как… как с обитательницей мавританского гарема, которой не разрешено пользоваться правом на свободу?
— Если бы вы и в самом деле были обитательницей гарема, моя дорогая Дилайт, думаю, вам не хотелось бы уехать, потому что вы были бы слишком заняты тем, чтобы сделаться любимой игрушкой своего господина. Если бы вы заупрямились… тогда бы вас или высекли хлыстом или утопили. Будьте благодарны за то, что я не собираюсь делать ни того, ни другого — если вы не заведете меня слишком далеко. А теперь, пожалуйста, возвращайтесь сюда и садитесь на свое место. Зачем унижать себя?
Помощи ждать было неоткуда, на лицах двух мужчин, стоявших перед ней и смотревших куда-то поверх ее головы, не было даже искры сочувствия. Сара секунду взвешивала шансы, а затем с горечью, душившей ей горло, подчинилась обстоятельствам.
— Очень хорошо. Вы не оставили мне альтернативы, не так ли?
Распрямив плечи, как молодой солдат на параде, она повернулась, шелковая юбка короткого, открывающего плечи вечернего платья ударила ее по коленям. Ее стул был ловко отодвинут для нее, и она поблагодарила за это коротким кивком головы, прежде чем опустилась на него, держа спину прямо и с каменным лицом. Черт его побери! Чего он думает достичь таким произволом? К чему он собирается принудить ее?
18
— Вы всегда принуждаете женщин, чтобы они составляли вам компанию за обеденным столом? Или… или похищаете их ради забавы? Почему же я все-таки нахожусь здесь?
С другого конца стола на нее испытующе смотрели черные, как ночь, глаза, взгляда которых Сара начала бояться и ненавидеть, так как он, казалось, уничтожал всю ее слабую оборону.
— Почему? — медленно протянул язвительный голос, пока длинные пальцы отрезали ломтик сыра и поигрывали им на кончике ножа. — Как вы думаете, почему, Дилайт? Может, я пытался выяснить, соответствуете ли вы своему имени… а может, хотел узнать, насколько сильно на самом деле вы любите моего брата? Я вижу, как трепещет ваше горло.
Сейчас его голос стал таким же острым, как лезвие ножа, которым он играл:
— Ну, будем честными друг с другом, дорогуша! В конце концов, я не совсем похитил вас. Я точно припоминаю, даже если вы и отрицаете, что поехали со мной совершенно добровольно… Разве вы не сказали, что мое приглашение очень забавно? И разве не оставили сообщение на магнитофоне для вашего дяди Тео… безусловно, вы помните это? Мне еще пришлось напомнить вам, чтобы вы прекратили хихикать, иначе он не разберет ни слова из того, что вы хотели ему сказать, когда включит вашу запись. Так почему вы внезапно собрались так скоро убежать от меня? Или вами руководит истеричное настроение, типично женский способ напомнить мне, что следует посвящать вам больше времени?
Сара глубоко вздохнула, ее подбородок воинственно приподнялся. Нет, она не позволит играть с собой в кошки-мышки. Она осадит его, и не имеет значения, что этот негодяй попытается с ней сделать.
— Вы сейчас говорите вещи, которые должны обидеть и унизить меня, не так ли? И я удивляюсь, почему? Вы обижены, потому что я обыграла вас в теннис? Или потому, что я явно предпочитаю интимную близость с вашим братом интимной близости с вами?
Сразу после того как у нее вырвались эти слова, Сара обнаружила, что спрашивает себя, не зашла ли она слишком далеко. Его глаза, черные, как адские угли, испепелили бы ее, если бы она позволила. Даже через стол она слышала его прерывистое дыхание и, чтобы не дрожать, отчаянно бросила вызов его ярости.
— Конечно, я только беспомощная женщина и не ровня вам физически, и у вас есть слуги, которые слепо вам подчиняются, не правда ли? А теперь, когда вы напомнили, что я полностью в вашей власти, могу ли я спросить вас, что вы собираетесь со мной делать? Убить? Изнасиловать?
— Довольно! — Его голос прогремел как удар грома, и он вонзил лезвие своего ножа в поверхность стола перед собой. — С меня хватит ваших вопросов, обвинений, инсинуаций и вызова вашей всеми превозносимой сексапильности, который вы постоянно швыряете мне в лицо. Позвольте вам это сказать.
Выдернув нож из стола, он направил его в ее сторону таким образом, что она внутренне вздрогнула, думая, уж не намеревается ли он метнуть его ей в сердце.
— Позвольте напомнить то, что я уже говорил: у меня нет намерения изнасиловать вас, как бы вы ни подстрекали меня на подобный поступок. И, уверяю вас, что в конце концов вы будете принадлежать мне: рассердит это моего брата или нет, и станете вы меня за это ненавидеть или нет, но когда это произойдет, это случится по вашей охоте и по вашему желанию, так же, как и по моему.