Он почувствовал, как у него опустились руки. Ему захотелось прикосновения. Захотелось, чтобы она пела для него, выписывала в воздухе искусные вензеля, учила, рассказывала ему о своём далёком мире, про то, какие там книги, прекрасная музыка…
— Бог ты мой, Дженис, но как скоро? А как же остальные девочки? Что творится в других городах?
Телефон зажужжал, как насекомое.
— Закрыты? По всей планете? Что? Все до единого! Если ты срочно не найдёшь мне место, я..!
Здесь всё было в диковинку. Словно видеть женщину в первый раз. Как она закидывает назад голову, перебирает наманикюренными пальцами — всё внове, всё необычно. Она закинула ногу на ногу, подалась вперёд, облокотившись на беломраморную голую коленку, вызывая и выдыхая духов, и продолжала болтать, поглядывая в окно, в тени которого стоял он. Он! Она смотрела прямо сквозь него. Ах! Если бы она знала… как бы она поступила?
— Кто? Я? Боюсь жить здесь одна?
Она расхохоталась. Сио смеялся вместе с ней в залитой лунным светом мгле. О, это очарование её нездешнего смеха, запрокинутой головы, таинственные клубы, вырывающиеся из ноздрей.
Затаив дыхание, он отпрянул от окна.
— Да! Конечно!
Какие же прекрасные, редкостные, живые, мелодичные, поэтичные слова изрекает она теперь?
— Брось, Дженис, ну кто испугается марсианина? Сколько их всего осталось-то? С десяток или два? Построй их в колонну и пришли сюда, договорились? Договорились!
Послышался её смех, пока он на ощупь пробирался за угол дома. Под ноги ему попались брошенные бутылки. Закрыв глаза, он видел её запечатлившуюся мерцающую кожу, фантомы, слетающие с её губ, словно заколдованные облака, дождь и ветер. О, как переложить это на свой язык! Боги! Как познать всё это! Вслушиваться! Что означает это слово, а то, а другое!? Не она ли окликнула его? Нет. Не его ли имя прозвучало?
В пещере он поел, хоть и не испытывал голода.
Сио целый час просидел у входа в пещеру, а тем временем луны взошли и понеслись по холодному небосводу, пока он не заметил, как с его губ слетает пар и клубится, подобно призракам и огнедышащему безмолвию, которые струились у её лица. А она всё говорила и говорила, а он то ли слышал, то ли не слышал её голос, проникающий в горы сквозь скалы, и обонял её дыхание, в котором курилась надежда, обещание тёплых слов, согретых на её губах.
Наконец он решил: «Я спущусь туда и заговорю с ней тихим голосом, и буду говорить с ней каждую ночь, пока она не поймёт мою речь, а я — её, и тогда она уйдёт со мной в горы, где мы будем счастливы. Я поведаю ей о моём народе и о своём одиночестве, про то, как я долгими ночами смотрел на неё и слушал…»
Он поёжился. Он думал, эти слова не выходили у него из головы.
Как же он мог позабыть?
Стоит ему только взять её за руку, прикоснуться к щеке, и он увянет в каких-то несколько часов, от силы за неделю. Он изменится в цвете, обратится в пепел, в ломкие чёрные хлопья, гонимые ветром.
Одно прикосновение и… погибель.
Но затем ему в голову пришла другая мысль. Она живёт одна, вдали от своих. Должно быть, она очень дорожит своими мыслями, если живёт в таком уединении. Чем же мы отличаемся? А раз она живёт вдали от городов, может, зараза не коснулась её..? Конечно, может!
Как здорово провести с ней день, неделю, месяц, купаться с ней в канале, гулять по холмам, слушать её дивное пение. А он будет прикасаться к поющим книгам, чтобы они звенели для неё, как арфы! За это можно отдать что угодно! Человек умирает, когда он одинок, разве не так? Взгляни же на горящие внизу золотые огни. Разве не стоит рискнуть ради одного месяца истинного взаимопонимания, ради того, чтобы жить и находиться рядом с этой красавицей — ваятельницей призраков и духов, срывающихся с её губ? А если нагрянет смерть… как прекрасна и неповторима она будет!
Он встал. Сделал шаг. Зажёг свечу в нише внутри пещеры, и в её свете затрепетали портреты его родителей. Снаружи тёмные цветы дожидались рассвета, чтобы встряхнуться, распуститься; она будет здесь, увидит их и уйдёт с ним в горы. Луны закатились. Ему пришлось настроить зрение, чтобы разобрать дорогу.
Он прислушался. Внизу, в ночи играла музыка. Там, во тьме, её голос творил чудеса во времени, пылала в сумраке её белая плоть и вокруг её головы плясали призраки.
Он прибавил шагу.
В тот вечер, ровно в девять сорок пять, она услышала тихий стук в дверь.