Любовная мелодия для одинокой скрипки

Инна все исполнила. В шесть лет отдала Алекса в секцию карате, в семь лет впервые привезла его к «моржам» и сама, показывая пример, нырнула в прорубь. К десяти годам Алекс забыл, что такое насморк и кашель. К этому времени его пояс стал менять свой первоначальный цвет, отражая его успехи. Дома он учил английский с педагогом, в школе – французский. Единственное, что огорчало Инну, – Алекс был совершенно лишен каких-либо способностей к рисованию. Зато обладал великолепным слухом, быстро научился играть на рояле, в школе его обожали за то, что никогда не отказывался побренчать и дать возможность девчатам потанцевать под живую музыку. Он окончил школу в семнадцать лет, легко поступил на юридический факультет Московского университета, где фамилию Сильверов помнили многие, а через год пошел по стопам отца и деда, явился в военкомат. Бабушка, Берта Витальевна, пыталась протестовать, но безуспешно. Инна, помня заветы мужа, хранила молчание. Сильного, крепкого, отлично подготовленного парня направили в погранвойска. Второй, дембельский год он провел, перекрывая наркотрафик, в перестрелках и ночных выходах. В одной из стычек с боевиками был ранен. Инна примчалась в военный госпиталь, добилась разрешения ухаживать за ним. Его оперировали, он выздоровел, был уволен по ранению в запас и получил медаль «За боевые заслуги». А начальник госпиталя, полковник медицинской службы, отличный хирург и талантливый человек, влюбился в Инну. Он приехал в Москву и по всей форме сделал Инне предложение. В сорок с небольшим лет она выглядела на тридцать: всегда ухоженная, в строгом брючном костюме. Военный врач был не единственным, кто мечтал повести ее к алтарю. Она всем отказывала. Мягко, но не оставляя надежды. Однажды, когда она отказала талантливому физику-теоретику, моложавому, остроумному, коллекционирующему палехские шкатулки и в силу этого уже до известной степени родственной душе, Алекс не выдержал и спросил:

–?Мать, ведь замечательный же человек?..

–?Замечательный, – вздохнула Инна.

–?И мне он нравится.

–?Я не сказала нравится. Я не собираюсь выходить ни за кого.

–?Может быть, из-за меня?

–?Нет. Я не представляю, как кто-то, пусть самый распрекрасный и замечательный, войдет в наш дом и сядет за наш стол, туда, где сидел твой отец. Поднимется в галерею и станет рассматривать его картины...

–?Но вовсе не обязательно жить в этом доме, – не очень уверенно сказал Алекс.

–?Ты меня прогоняешь? – спросила Инна вроде бы в шутку, но в глазах ее появился тревожный вопрос.

–?Что ты, мать! – воскликнул Алекс. Он не подумал, что его простое практическое предположение вызовет такую острую реакцию, тем более что проблем с покупкой квартиры уж не существовало. – Это твой дом!

–?Да, – сказала Инна. – У меня есть память, у меня есть ты и у меня есть дом. Его дом.

Алекс поглядел на нее, удивился, что знакомый до мельчайших подробностей нежный рисунок материнских губ вдруг стал жестким, таким, каким он его никогда не видел, подбородок выдвинулся упрямо вперед, а в глазах возникло что-то похожее на фанатический блеск, и почувствовал, с одной стороны, беспокойство, с другой – жалость к матери. Однолюбка, определил он безошибочно.

Именно после этого короткого, но памятного разговора у него появилась гарсоньерка, уютная однокомнатная квартира в старинном, дореволюционной постройки, дважды перепланированном доме в Телеграфном переулке, одним из главных преимуществ которой был кирпичный кооперативный гараж. Когда друзья спрашивали его, почему однокомнатная, он насмешливо улыбался непонятливости приятелей и отвечал, что двухкомнатная уже наталкивает на мысль о семейном счастье.

Инна внешне довольно легко смирилась с тем, что теперь он время от времени не ночевал дома. И требовала только одного – звонить, если не возвращается домой. Какая буря бушует у нее в душе, он мог только догадываться. Постепенно и это вошло в рутину. Больше того, однажды Инна решила, что он уже достаточно сеял свои дикие семена и пора подумать о внуках. Бабушка бурно поддержала ее, и Алексу пришлось ответить словами отца: «Она еще не родилась».

«Но ты уже состарился!» – воскликнула мать, и Алекс не понял, сердится она или смиряется, но, вполне возможно, в глубине души и радуется, ибо, несмотря на гарсоньерку, а может быть, именно благодаря ей он оставался ее и только ее сыном.

Сорокалетие Алекса отмечали в ресторане «Метрополь» по давней традиции. Собрались все друзья плейбойской молодости и коллекционерской зрелости. Не было только очередной пассии, а во главе стола рядом с сыном сидела Инна, и незнающие легко могли принять ее за пассию, так молодо она выглядела в специально сшитом ко дню рождения сына вечернем платье, с изумительными серьгами в крохотных ушках со столь крупными бриллиантами, что временами, когда на них падал луч света, они вспыхивали и ослепляли своим блеском собравшихся.