Любовная проблема (ЛП)

Он поднял свой бокал и откинулся в кресле. Эмма положила блокнот на колени, скрестила ноги и глубоко вздохнула.

— Хорошо, мне пришлось подправить первый вопрос для тебя. Что касается остальных парней, я поинтересовалась их реакцией, когда отправила им электронное письмо с просьбой принять участие в статье, но поскольку ты был тем, кто навязал мне это...

— Ты могла бы сказать «нет», — перебил он.

Она проигнорировала его.

— Итак, пересмотренная, специальная версия первого вопроса для Алекса Кэссиди: Какова была твоя реакция, когда я согласилась написать эту статью?

Кэссиди отхлебнул вина.

— Честно говоря, я был уверен, что ты откажешься. Тебе, наверное, следовало бы это сделать. Как ты справедливо обвинила, это был придурочный силовой ход с моей стороны. Так что, я думаю, если быть до конца точным, можно сказать, что моей первой реакцией было удивление. Но, если честно, это похоже на отговорку.

— Почему? — спросила она.

— Потому что, возможно, это была моя первая реакция, но она не была самой сильной. И не самая важная.

Эмма глотнула вина, но это не помогло ни внезапной одышке, ни колотящемуся сердцу.

— Хорошо... значит, если не удивление...

— Страх.

— Страх? — это было совсем не то, чего она ожидала. Она думала о самодовольстве. Может быть, облегчение или любопытство. Но страх?

— Чего ты боялся?

Он покачал головой и отвел взгляд.

— Понятия не имею.

Она подняла брови.

— Это то, что ты хочешь, чтобы я напечатала? Что ты был напуган, но не знаешь почему?

Он встретил ее взгляд.

— Мы с тобой оба знаем, что эта статья никогда не была о Шпильке. Ты напишешь её. Я напечатаю. Но давай ни на секунду не будем притворяться, что это не на сто процентов личное.

— Я не буду этого отрицать, — сказала Эмма, сохраняя ровный голос. — Но это все равно не объясняет, почему твоей реакцией на мое согласие был страх. Какими бы ни были причины, по которым я взялась за эту историю, я все равно стараюсь сделать ее точной.

На несколько мгновений они замолчали, прежде чем Кэссиди нарушил тишину.

— Возможно, мой страх был вызван подозрением, что между нами было больше незавершенного, чем я хотел бы признать.

Она по привычке начала записывать его ответ, но потом остановилась.

— Подтвердилось ли это подозрение?

Он изучал ее.

— Будет определено позднее.

Эмма вскинула руки в отчаянии.

— Ладно, этого я тоже не могу написать. Пока что моя статья будет похожа на одиннадцать дней с бывшими и один день большого жирного вопросительного знака.

Его губы дернулись.

— Почему бы нам не перейти ко второму вопросу? С первым мы разберемся позже.

— Прекрасно, — пробормотала она. — Когда ты думаешь о нашем совместном времяпрепровождении, что тебе больше всего запомнилось? Это может быть общее ощущение или конкретный момент...

Он поднял палец.

— Можешь не объяснять. Я уже слышал это раньше.

Эмма сделала приглашающий жест своим бокалом с вином и села поудобнее, как будто его ответ на этот вопрос не имел для нее никакого значения.

Что, конечно же, было самой большой ложью.

С того момента, как она придумала три глупых вопроса для своей статьи, ее ночи напролет преследовали мысли о том, что он скажет.

Она не хотела слышать, что он сожалеет — она не была уверена, что сможет с этим справиться. Но альтернатива была едва ли не хуже.

Что, если Кэссиди оглянется на их прошлое и не почувствует ничего, кроме облегчения? Облегчение от того, что он в последний момент избежал того, что было обречено на брак без любви.

Потому что Кэссиди, должно быть, с самого начала знал, что их брак не из сказок. Точно так же, как знал ее отец.

И ее сестра.

Эмма была единственной невеждой.

— Что я больше всего помню о нашем совместном времяпрепровождении... — Кэссиди задумчиво потягивал вино.

— Да ладно, — нетерпеливо сказала Эмма. — У тебя было около трех недель, чтобы подумать об этом.

— Ты права. Тогда я просто схожу и возьму свой ежедневник, хорошо? Тот, где я часами мучался над этим разговором?

Он вцепился пальцем в воротник, как будто тот был слишком тугим. Жест, явно не похожий на жест Кэссиди.

Она подалась вперед, когда пришло осознание.

— Ты нервничаешь.

Он со звоном поставил свой бокал на стол и встал, немного похожий на загнанного зверька.

— Я не нервничаю. Я просто...

Она отставила свой стакан и блокнот в сторону.

— Просто что? Что ты помнишь о нас, Кэссиди?

Вместо ответа он снял пиджак и бросил его на стул, прежде чем подойти к окну и скрестить руки на груди. Он повел плечами, как будто все еще был взволнован, прежде чем ослабить галстук.

Эмма наблюдала за ним в недоумении. Это был не тот Кэссиди, к которому она привыкла за последние пару лет.

Это был прежний Кэссиди, тот, в котором, казалось, было слишком много энергии, слишком много амбиций, слишком много чувств, чтобы их можно было вместить в тело одного человека.

Это был тот Кэссиди, который привел свою команду к национальному чемпионату, несмотря на изнурительные проблемы со сгибателями бедра.