Поль повел нас в свой богемный особнячок, украшенный гравюрами с изображением традиционных бретонских костюмов. В богемной гостиной напротив телевизора стоял диван, на стене в рамках висели репродукции афиш кинокомедий, на которых можно было узнать Фернанделя и Рамю. Его богемная супруга вышла из кухни, где она с любовью готовила какое-то блюдо, от которого пахло чесноком и томатами. Еще красивая толстеющая блондинка, Лора работает помощником менеджера в консалтинговой компании. Она, как и Эстель, обожает оперу, и обе женщины задаются вопросом, не поехать ли нам вскоре всем вместе на фестиваль в Экс-ан-Прованс. Тем временем ее муж увлекает меня в сад, чтобы посмотреть на реку: на вонючий черный ручей, отделяющий их участок от коммерческого центра «Мютан».
Раньше я бы нашел предлог, чтобы удрать. Но сегодня вечером ничто не может испортить мне настроения, даже неожиданное вторжение худосочной девицы тринадцати с половиной лет, которая, ни слова не говоря, заперлась в своей комнате и на полную громкость врубила диск с панк-роком. А также приход новых гостей, Маргарет и Тедди. Последний, в джинсах, в черной рубашке и с вечной сигарой во рту, был директором по рекламе нового спортивного канала и гвоздем этого вечера. По нему было видно, что он поддался на уговоры своей жены и приехал на этот ужин только ради нее.
Веря, что для меня это шанс, Эстель изо всех сил расхваливала мою персону, но Тедди едва смотрел на меня, и я никак не старался привлечь его внимание. Я скучал, прислушиваясь к фразам, которыми обменивались сидевшие за столом. Во время этой изумительной рыбалки в мой сачок попали некоторые слова: «жизненный уровень», «доход», «кредит», «богема»… Когда подали десерт, мне страшно хотелось спать, но я держался ради своей невесты, которая под столом держала меня за руку. Она защищает меня, и я успокаиваюсь. Сомневавшийся человек во мне умер. Потому что он не мог понять и оценить истинную, реальную красоту этого мира. Рядом с Эстель я чувствую себя юношей, который вновь открывает для себя жизнь.
4. Центр вселенной
Когда мне было пятнадцать лет, я жил в девственном лесу. Подвешенные к потолку в моей комнате бесчисленные побеги плюща ниспадали как плети лиан, сквозь которые пробивался зеленый свет. Листва скрывала предметы. В глубине мансарды стояло разобранное пианино. На полу в светлом деревянном ящике проигрыватель пятидесятых годов бороздил разрозненные пластинки — джазменов и довоенных композиторов, — найденные в подвалах и на семейных чердаках.
Мечтая в своем рукотворном лесу в самом центре Гавра — в большом холодном и ветреном городе, — я отдавал предпочтение бразильским пьесам Дариуса Мийо, особенно его балету, написанному в 1918 году, после приезда из Рио: «Человек и его желание». Мечтательной, неопределенной, растерянной музыке, которую я слушал под гигантскими деревьями. Среди этой фантастической растительности звучал хор или длинные соло ударных инструментов, угасавшие в тропической сырости. Остальное время я лежал на полу между двух колонок и слушал на фортиссимо пластинки «Лед Зеппелин». Вместо того чтобы разобрать проигрыватель и подключить к нему параллельно несколько колонок, я мысленно представлял себе стереофонический эффект, имитируя проигрыватели высокой точности воспроизведения звука моих товарищей.
Вечером, лежа на подушках среди листвы, я зажигал ароматизированные палочки и, кашляя, вдыхал их дым, веря, что эффект от восточных благовоний похож на эффект от наркотиков. Несколько лет спустя, после мая 1968 года, в этом провинциальном городе искусственный рай еще только маячил на горизонте. Я с наслаждением читал «Гашиш» Теофиля Готье. Положив перед собой лист бумаги, я импровизировал, сочиняя стихи — последовательность рифмованных слов. Я был современным человеком. За окном на крышах небоскребов горели огни. Шел дождь. С моря дул ветер.
В более хмурые дни я устраивался у окна и считал машины, проводя статистические расчеты, чтобы установить точное соотношение между «рено», «пежо» и «фольксвагеном».
Я совершал долгие прогулки на велосипеде по Гавру. Катясь вниз по улицам до центра города, я проезжал старый пивоваренный завод, от которого на весь квартал тянуло хмелем. Грузовики, груженные бочками, отъезжали от этого завода в центре города. Во время школьной экскурсии нам показали чаны, где бродила смесь из ячменя и дрожжей, мы посетили новые цеха, в которых пиво разливалось в бутылки на полностью автоматизированном конвейере. Через несколько лет пивзавод был куплен более крупной фирмой и разрушен в рамках «стратегического объединения».