Любовник № 1, или Путешествие во Францию

Сказав это, она воздела руку к небу. Многие заулыбались. Как эта девушка попала сюда? Сидевшую слева от Дэвида искусствоведшу, не желавшую говорить, похоже, интересовала только ее тарелка. Сосредоточившись, Офелия начала дрожащим голосом, почти пианиссимо:

Эта песенка плачем смиренно,
Чтобы вы оглянулись украдкой.
Плачет тихо, томительно сладко…

Закрыв глаза, она чертила в воздухе руками фразы. Перейдя на крещендо, она всхлипнула и продолжила дальше. За столами нарастал смех, но она хорошо держалась и не боялась саркастического отношения публики:

Этот голос, наивный, тоскуя.
Без конца повторяет все то

же…

Очарованный ее апломбом, Дэвид ожидал громких аплодисментов. Но раздался раздраженный ропот:

— Довольно! Бездарь!

— Рембо, а не Верлена!

Автор романа «Хочу оргазма» вполголоса объясняла:

— К чему эта чушь?! Сейчас не время буржуазной поэзии и александрийского стиха. Если тебе нечего сказать, то лучше заткнись!..

По-прежнему устремив взгляд в свою тарелку, в которой остывала еда, искусствоведша насмешливо хихикнула. Офелия продолжала:

Ничего нет на свете дороже,
Чем порадовать душу другую

.[10]

К концу вновь начавшиеся разговоры совершенно заглушили чтицу, которая, закончив последний стих, воскликнула:

— Подумать только, и вы считаете себя представительницами французской культуры!

Рядом с ней маленькая пресс-атташе с рюкзаком за плечами выкрикнула:

— Хватит, мадемуазель, вы добились, чего хотели, а теперь оставьте нас в покое!

Наконец дама искусствовед, молчавшая с самого начала ужина, встала, вся красная, и крикнула:

— И это поэзия?

После чего опять упала на стул под аплодисменты половины собравшихся.

Дэвид страдал. В Офелии во время этого выступления с Верленом перед собравшимися на официальном обеде было что-то героическое. Направляясь к выходу, она заключила:

— Прозябайте в своем убожестве, ничтожные создания!

Американец тоже встал. Оставив на столе салфетку, он пересек холл и вышел на улицу. Впереди, в нескольких метрах от него, Офелия в цилиндре решительной походкой уходила в ночь. Он позвал:

— Офелия!

Она замедлила шаг, но не обернулась. Дэвид бросился вдогонку, обогнал молодую женщину и вдруг заметил, что она плачет. Всхлипнув, она резко сказала ему:

— Самодовольные, презрительные, все вы одинаковые!

Ее покрасневшие веки на лице милой испанки припухли. Дэвид уверял ее:

— Да нет же, я люблю вас, Офелия…

Она отрицательно покачала головой. Он продолжал:

— Вы были правы, все — хамы!

Снова всхлипнув, Офелия проговорила:

— Но если вы преследуете меня из-за моей славы или денег, то вы ошибаетесь, у меня ничего нет!

Последовали и другие чистосердечные признания:

— У меня нет мастерской, у меня небольшая квартирка в пригороде. У меня нет богатого покровителя-итальянца, я замужем за бродячим акробатом. Я не аристократка, мои родители — португальцы, они служат консьержами, и меня зовут Ванесса. Но Рембо указывает мне путь, и я не сверну с него.

Дэвид взял ее за руку, пытаясь успокоить. Она повернулась к нему и с достоинством произнесла:

— Я вас прощаю… Но скажите, Дэвид, почему мне не везет?

Он молчал, потом произнес:

— Потому что вы слишком хорошая.

Они шли молча. Она решила:

— Давайте зайдем за Жозе, он уже закончил работу. Вот увидите, он очень милый!

Они дошли до площади Сен-Жермен-де-Пре. Под фонарями около церковной паперти Дэвид узнал статую Тутанхамона, которая так злобно смотрела на него в тот день. Царь Египта лежал в своем погребальном саркофаге. Но при виде Офелии, направлявшейся в его сторону, черты лица его оживились. Покрытый золотом Тутанхамон поднялся из саркофага и бросился к молодой женщине со словами:

— Здравствуй, дорогая! Я так рад тебя видеть, я устал от всего этого.

Он снял головной убор, вытер лицо тряпкой, и под золотым макияжем Дэвид узнал в нем человека, приходившего к нему в отель.

— Я заработал триста франков. Ты хорошо провела день, мое сокровище? — благоговейно спросил он.

— Я почтила своим присутствием вечер созидательниц. Видел бы ты их рожи! Дэвид как верный рыцарь был там.

Тутанхамон подозрительно посмотрел на американца, а затем доверчиво улыбнулся, как будто доверился рекомендации жены:

— Простите меня за тот день, но я не выношу, когда мою дорогую Ванессу заставляют страдать.

Но поэтесса перебила фараона:

— Никакой Ванессы, друг мой. Мы не дома!

— Простите меня, Офелия!

И затем Дэвиду:

— Вы выпьете с нами стаканчик?

Двор Чудес

Они шли бок о бок под деревьями бульвара Сен-Жермен. Муж Офелии нес чемодан со своим египетским скарбом. Офелия во фраке держала его под руку и разговаривала сама с собой:

— На моих выступлениях всегда находится пара кретинов, которые пытаются меня освистать. Но остальные обалдевают. Они меня обожают…