Любовник

Я прислоняюсь к смятой машине – разбитые окна, следы крови на сиденье, ботиночек ребенка и рядом с ним игрушечная машинка той же марки и того же цвета, копия раздавленной. Голова моя кружится, сердце проваливается куда-то вниз, еще немного, и я потеряю сознание.

– Делай что хочешь, – говорю я мастеру, залезаю в машину и еду домой.

Десять часов. Дома тишина. Я опускаю жалюзи, раздеваюсь, остаюсь в одном белье, снимаю покрывало, залезаю в постель и пытаюсь уснуть. Смутное воспоминание о болезни в далеком детстве поднимается во мне. Никогда в жизни не позволял я себе так нежиться. Лежу. Глаза закрыты, плоть моя начинает томиться. С улицы доносится детская песенка из находящегося где-то далеко детского сада, кто-то выбивает ковер, кто-то играет на скрипке, женский смех. Израильское утро. Моя страсть разгорается постепенно, какая-то смутная, неясная, ни на кого не направленная. В окна проникает запах цветения. Что-то со мной происходит, от усталости последних недель что-то во мне размякло, растворилось напряжение многих лет. Я сбрасываю одеяло, раздеваюсь догола, изучаю в зеркале отражение своего отяжелевшего тела. Открывается входная дверь. Дафи. Она, как и я, совершенно не в себе из-за этих последних ночей. Идет на кухню, открывает дверцу холодильника, бродит по дому, заходит в мою комнату. Я лежу под одеялом голый.

– Папа? Ну и напугал ты меня. Что случилось? Ты заболел?

– Нет, только устал ужасно.

Она садится на кровать. Уже настоящая девушка. Лицо у нее печальное, осунувшееся, глаза покраснели, словно от слез. Хватит этих ночных самоистязаний.

– Что, занятия уже кончились?..

– Нет, я просто ушла… повздорила с учителем математики.

– Что случилось?

– Да ерунда, неважно.

– Больше не будем работать по ночам.

– Почему? – Голос у нее упал, но она не кажется удивленной.

– Хватит. Нечего искать там больше…

– Ты потерял надежду…

– Почти.

– А мама?

– И она в конце концов смирится. Серьезные и взрослые ее вопросы…

Она молчит, думает. Что-то не дает ей покоя.

– Машина, которую мы тащили вчера… Несчастье с этим ребенком… Уже известно точно, как это произошло? Кто они?

– Я не знаю…

Она очень напряжена, взгляд какой-то отсутствующий. Маленькая морщинка появилась в углу рта. Скрывает что-то. В последнее время она все больше становится похожа на Асю.

– Иди спать.

– Не могу. Слишком устала…

– Так садись за уроки… Что произошло у тебя там с учителем математики?..

Она улыбается грустно, не отвечает, выходит из комнаты.

Я звоню в фирму техпомощи и аннулирую наш договор.

– С какого времени?

– С этой ночи. Звоню старухе.

– Где Наим?

– Пошел в кино.

– Хорошо. Скажите ему, пусть возвращается в свою деревню, а завтра пусть явится в гараж, как обычно. Больше он мне не нужен по ночам. Я больше не буду этим заниматься.

Молчание…

– Госпожа Армозо?

– Да.

– Так передайте ему…

Она молчит. У меня вдруг от жалости к ней защемило сердце. Ведь это была ее последняя надежда. Она забормотала:

– Но он не мешает мне… Он может остаться жить здесь…

Я сразу же понял.

– Если хотите, пусть остается, я не возражаю. Может даже не приходить в гараж, пусть продолжает помогать вам…

Словно он вещь…

Ее голос дрожит, будто она вот-вот заплачет.

– Спасибо, спасибо, пусть останется еще немного, пока я снова не привыкну к тишине…

– Сколько захотите…

– Спасибо, спасибо, еще немного. Благослови вас Господь. Хороший вы человек.

Ася

Поздняя ночь. Все спят. В доме темно. На улице дождь, буря. Слышно, как ветер стучит ставнями. Я на кухне, на мне большой фартук, занята стряпней, готовлю рыбу. Отрезаю головы, очищаю от чешуи, разрезаю белые тела, чтобы вытащить внутренности. Руки мои в крови и грязи. А рыба какая-то особенно противная, жуткая какая-то, огромная, мертвые глаза желтого цвета, зеленоватая чешуя твердая и острая, точно перья. На плите стоит кастрюля, вода уже закипает. Надо торопиться.

Кто-то сидит за моей спиной у обеденного стола, я знаю, кто это. Я медленно поворачиваюсь, в руках у меня нож, он читает газету и ест тонкий кусок хлеба, на нем военная форма, на лице черная щетина.

– Габриэль, что случилось? Где ты?

Он не поднимает глаз от газеты, переворачивает страницы.

– Но ведь война еще не кончилась. Это вы послали меня…

– Как это не кончилась? – говорю я с отчаянием. – Все кончилось, а от тебя никаких вестей. Адам ищет тебя по ночам.

– Где он ищет?

– Вот послушай…

И мы замолкаем, прислушиваемся, слышим чьи-то тяжелые шаги в комнатах, кто-то открывает шкафы, выдвигает ящики.

Габриэль иронически улыбается, лицо его как-то повзрослело, он стал более зрелым, более уверенным в себе. Он складывает газету, подходит ко мне, заглядывает в булькающую кастрюлю, прибавляет огонь.

– Что ты варишь?

– Рыбу.

– Рыбу? – удивляется он. – Рыбу?

А я вся дрожу, надеясь, что он прижмет меня к себе, обнимет.

Но он уже собирается уходить.

– Куда ты?

– Я возвращаюсь туда.

– Но ведь война кончилась… – почти кричу я.

– Как это кончилась, – он начинает злиться, – посмотри на календарь.

И правда, на стенном календаре еще только десятое октября.