Любовник Большой Медведицы

Посадил его на закорки да и понес не спеша через поле к Ракову. Седок мой только дорогу указывал: «Вправо! Влево!» Так и шли вперед в ночной темноте. Время от времени он шипел от боли, когда я его встряхивал, чтоб не сползал с плеч, или когда спотыкался.

Добрели до кладбища. Там я малость передохнул и двинулся дальше. Долго шли, замучился я донельзя.

Заулком добрались до большого дома, зашли во двор. Я спустил седока на землю у окна. Он тихонько постучал в раму. Вскоре изнутри послышался недовольный женский голос:

— Кто стучит?

— Открывай, Феля! Живо!

— Сейчас… ну, уже иду!

Внутри большой дом оказался поделенным на две части перегородкой. От правой половины две двери вели в сени и в кухню.

Феля, сестра Сашки Веблина, зажгла керосиновую лампу и плотно прикрыла окна шторами. Когда в светле лампы посмотрел на нее, замер как ударенный. Глаз не мог оторвать. Высокая стройная женщина, лет двадцати восьми. Густые черные волосы вьются, рассыпаясь по плечам. Надела только юбку, на ногах тапочки, но меня вовсе не стеснялась. Суетилась по дому, готовила что-то. Лицо удивительное: матово-бледное, с тонкими чертами, очень правильными. А глаза большие, красоты необыкновенной, и губы сочные такие. Я так и ел глазами ее нагие плечи, тонкую шею. В жизни красивей женщины не видел. Так мне показалось, так тогда думал. И на самом деле — Феля Веблинова считалась наикрасивейшей во всем Ракове. Заглядывались на нее все тамошние хлопцы. А она смеялась над ними, глядела холодно змеиными своими глазами. Странная сила крылась в них. Хотелось смотреть в них — и страшно было, и хотелось отшатнуться. Как от пропасти.

Феля помогла мне уложить Сашку на диване, принялась ножницами вспарывать сапог на правой ноге. А я смотрел за движением ее полных, упругих плеч, зачарованный дерзкой наготой. Она, заметив мой жадный взгляд, кинула ножницы и чуть не крикнула:

— Чего выпялился?! Помогай! Вечно проблемы, холера! Приперлись, тоже мне.

— Эй, ты потише! — глянув зло, процедил Сашка. — А то успокою!

Швырнула ножницы на диван и вышла в соседнюю комнату. Вернулась через минуту, застегивая на груди блузку. Лицо ее сделалось будто незнакомое: глаза холоднее ледышек, губы стиснула.

Когда, наконец, содрали сапог с вывихнутой ноги Сашки, он губы себе до крови искусал. Сказал сестре:

— А ну давай к Живице! Чтоб одна нога здесь, другая там! Пусть сюда бежит. Если нет Живицы дома, беги к Мамуту. И живо!.. Пошла!

Феля, бормоча под нос, надела пальто, накинула на голову большой теплый платок. Вышла, лязгнувши дверью.

— Вот змея, пся крев! — буркнул Сашка, осматривая ногу.

Та была вывихнута в суставе и сильно распухла.

Сашка Веблин был лучшим контрабандистом на всем пограничье от Радошкович до Столбцов. Отличный проводник, границу и пограничье с той и с другой стороны знал досконально, но и купцы, и многие хлопцы его сторонились. Побаивались его диковатой, бесшабашной отваги и склонности к странным, зачастую рискованным делам. Врагов и в местечке, и на пограничье у него хватало. Боялись его, завидовали и уважали — как настоящего короля контрабанды. Имел и преданных друзей, любивших его за храбрость, за щедрость, за то, что жил на широкую ногу и ничего не жалел, за предприимчивость и за самую его странность. Ближайшим его другом был Живица, сильнейший человек на пограничье и полная Сашкина противоположность. Я не раз удивлялся: что же объединило таких разных людей?

Было Сашке тридцать пять от роду. Высокий, щуплый. Ходил, чуть наклоняясь вперед. Глаза серые, всегда чуть прищуренные, и взгляд такой странный, что лучше в глаза и не заглядывать. Шутить любил, часто смеялся, но смеялось только лицо. Глаза оставались ледяными. И улыбка казалась гримасой.

Сашка иногда добывал большие деньги. Но проматывал их так умело, что вскоре оставался ни с чем. Никто так не играл в карты, никто не бросал столько денег на женщин. И никто его не перепивал.

Когда я остался один на один с Сашкой, тот, глядя на опухшую ногу, долго молчал, усмехался чему-то, а потом сказал:

— Да, фарт наш то вверх, то вниз, то в глаза плюнет, то под дых даст.

— Так, — согласился я.

— Это ж Юзековым погнали кота в Ольшинке? — спросил через минуту.

— Им самым.

— Сколько вас было? Десять?

— Одиннадцать.

Покачал головой.

— Все ли вернутся… Погранцы часто палили.

— Кто-то по ним тоже палил.

Глянул на меня.

— Говоришь, по ним тоже кто-то пальнул из пушки?

— Так.

— Хорошо. Слишком уж осмелели, гады! Забыли уже, что такое граница и кто на ней фартует. Охотятся, как на зайцев!

Не совсем я его тогда понял.

Вскоре вернулась Феля, а за ней в комнату зашел здоровенный парень лет тридцати. Хоть одет был в просторный черный костюм, под тканью угадывались налитые мышцы.