Любовник ее высочества

Энни повернулась спиной, не снимая халата, влезла в крестьянскую рубаху и натянула простую накидку. Затянув шнуровку на талии юбки и тесемки на воротнике рубахи, она убедилась, что этот просторный костюм не свалится с нее.

– Теперь вы вполне похожи на прислугу. – Великая Мадемуазель второпях набросала записку, запечатала ее, сунула в руку Энни и дала ей вышитый носовой платок, источающий резкий аромат любимых духов принцессы.

– Когда доставите сообщение, покажете им этот платок. – Она открыла потайную панель и указала на темный проход, открывшийся за ней: – Принц проводит вас до внешних ворот, даст вам лошадь и объяснит, как добраться до лагеря.

– Лошадь? – пробормотала Энни.

– До нашего лагеря больше пяти миль. Вы не сможете туда быстро добраться пешком, – принцесса улыбнулась. – Ой, я вспомнила. Кто-то говорил мне, что вы не любите лошадей.

Обе они знали, о ком идет речь. Энни выпрямилась.

– Напротив, я нахожу, что лошади куда милее большинства людей, встреченных мною в этом городе. – Она твердым шагом прошла мимо принцессы. – Месье принц, я в вашем распоряжении.

Лишь перед рассветом Энни соскользнула со своего скакуна и, пошатываясь, вошла сквозь потайную калитку в Тюильри, все тело болезненно ныло после стремительной тряской скачки в лагерь повстанцев и обратно.

Тяжкие испытания этой ночи предельно изнурили и изменили ее. Она сама себя не узнавала. Она наблюдала, она делала и узнавала то, что навсегда уводило ее за узкие горизонты вчерашнего детского видения мира. Она чувствовала себя повзрослевшей, даже каким-то странным образом ставшей сильнее. Никогда ей не вернуться к неведению, или скорее наивности, ограждавшей ее от мира.

Да она уже и не хотела этого. Особенно после того, что увидела и услышала этой ночью.

Усталая, она доковыляла до секретной двери, постучала. Позевывающая служанка впустила ее и, подняв свой фонарь повыше, повела через сырой и затхлый лабиринт проходов. Остановившись возле входа в апартаменты принцессы, она проворчала:

– Докладывайте покороче. Ее высочество всю ночь не смыкала глаз.

Энни кивнула и, отодвинув потайную панель, вошла в комнату.

Принцесса стояла у окна, не отрывая глаз от реки. Когда она обернулась, Энни заметила, что ее глаза покраснели и опухли.

– Ну что?

Энни сделала реверанс.

– Они больше часа заставили меня ждать, но наконец я передала ваше послание командующему. Ему крайне не понравилось то, что он прочел. Он тряс меня, обвиняя во лжи, но, когда я показала ему ваш платочек, поверил.

– И это все?

– Да, ваше высочество.

Принцесса перевела взгляд на реку и пробормотала:

– Я знала, что рассчитывать на Лоррейна рискованно, но мы нуждались в нем. Он настоящий солдат, один из лучших во Франции. А теперь мы не просто сражаемся без него, мы сражаемся против него.

Великая Мадемуазель холодно бросила:

– Оставьте меня.

Энни смотрела в пол. Нелегко было высказать то, о чем она думала, но после всего того, что она видела ночью, она не могла молчать.

– Я уйду, ваше высочество, но я должна сказать. Боюсь, я неверно судила о вас.

Принцесса резко оборвала ее:

– У меня есть куда более важные темы для размышления, чем ваше ко мне отношение.

– Я знаю. Скажите только, чем я могу вам помочь?

Принцесса вскочила, ее глаза вновь зажглись.

– Помочь? И как же вы, скажите на милость, можете помочь мне?

– Вам виднее, но мне очень хочется. – Она надеялась как-то объяснить принцессе глубокие переживания этой ночи. Ее голос посерьезнел: – До сегодняшнего дня я думала о Фронде как о чем-то отвлеченном – бессмысленном противостоянии, которое затронуло мою жизнь, причиняя лишь беспокойство. Я не хотела участвовать в этом. Но сегодня ночью, ожидая встречи с командующим, я бродила по лагерю фрондеров, и то, что я увидела, все изменило.

Даже в этой удушающей жаре костры окружали бодрствующие, глядящие исподлобья люди, в отблесках пламени их лица были полны тревожного ожидания.

Скоро битва. Это читалось на их лицах. Висело в воздухе.

Принцесса невидяще глядела куда-то поверх головы Энни. Слушает ли она? Энни продолжала:

– Я слышала, как солдаты вспоминают свои дома, жен и детей, которых они оставили. Некоторые хвастались боями, в которых им довелось сражаться. Другие рассуждали о мужестве своих командиров. Но особенно они влюблены в ваше высочество. Снова и снова я слышала истории о вашей отваге при Орлеане и как она вдохновляла их.

Великая Мадемуазель только вздохнула.

– Я начала понимать, чем эти люди рискуют и во имя чего. Я задумалась о том, что произошло в нашей стране, если богатство и могущество стольких знатных домов обратилось против регентства или, точнее, против Мазарини. – Энни трясло. – И, наконец, я поняла, что вы пытаетесь сделать.

Глаза принцессы сузились.

– Не стоит себе льстить, мадам. Никто не понимает до конца, что я хочу сделать, даже мой отец.

– Возможно. Но дело в том, что я тоже хочу сделать все возможное, чтобы люди вернулись к своему хозяйству, к своим семьям. Я не могу просто наблюдать за происходящим. Позвольте мне вам помогать.