Она упаковала последние несобранные шмотки. Оленью шкуру скатала в малиново-полосатый рулетик и приторочила к рюкзаку. Присела на дорожку. Подкрепилась глоточком коньяка, чтобы предупредить развитие головных болей. А то геомагнитные бури — коварная штука.
Тонко жужжали комары. В очаге, разожжённом доброй Му, потрескивали мшистые веточки, и густой древесный аромат клубился в вигваме, как октябрьский туман на Дворцовой площади.
Не может быть, чтобы она ошиблась. Когда мужчина так смотрит — он приходит. За пять тысяч лет многое могло измениться — климат и ландшафт, флора и фауна, человеческое общество и орбиты планет, но только не взгляд, каким мужчина смотрит на женщину. Это же секс. Основной инстинкт. Он незыблем, как бутерброд с копчёным палтусом.
И Ру пришёл. Его монументальная фигура вытеснила из шалаша весь воздух, и Вере стало нечем дышать. Она взялась за верхнюю пуговичку, но пальцы не слушались, и она растерянно теребила воротник рубашки. Наедине с дикарём, пришедшим за её нежной трепещущей плотью, она чувствовала себя беззащитной и готовой на всё.
— Гыр-гыр! — сказал Ру и повелительно ткнул в сторону выхода.
— Чего?
— Гыр! — Ру указал на Веру и её пожитки, а потом снова на дверь.
Вера догадалась:
— Ах, ты пришёл меня поторопить! Вон в чём дело… — разочарование затопило её по самую макушку. — А я ждала тебя, думала, ты придёшь, чтоб напоследок меня…
— Фыр!
— А чего тогда пялился, как голодный на булочку?
Ру сел на меховую подстилку, сложил руки на коленях и вздохнул. Могучая грудь поднялась и опала, жёлтый заострённый клык доисторического животного качнулся и успокоился в шерстяной ложбинке. Вера сглотнула слюну. Может, не всё ещё потеряно? Этот племенной вождь, этот царь добиблейский, этот свирепый мускулистый самец сидит так близко, что протяни руку — и коснёшься дублёной ветрами кожи. Сидит смирно, словно ждёт чего-то. Понятно, он ждёт, когда Вера свалит из его царства со своими манатками, но попытка не пытка. Если бы Ру хотел, он давно бы свернул ей шею — причём совершенно безнаказанно. Вера приободрилась и подвинулась ближе. Наклонилась, заглядывая в чёрные, как космос, глаза под крутыми надбровными дугами:
— Послушай, Ру, — начала она чарующим голосом. — Это твой мир и твои правила. Я не знаю, как я сюда попала. Не знаю, зачем. Я всего лишь гостья, которая через несколько минут навсегда исчезнет в куске серого сланца. Или это гранит? Мрамор?.. Ай, неважно! Я ничего здесь не нарушила, никакого эффекта бабочки и прочей ерунды.
Ру молчал, уставясь в пол и сосредоточенно о чём-то размышляя. Возможно, о видах на урожай черники или о приплоде в оленьем стаде. Мало ли забот у царя? Вера затаила дыхание и царапнула мизинцем его бедро:
— Но если ради соблюдения старинных и, безусловно, важных для вашего племени традиций я должна с кем-то переспать, можно я пересплю с тобой? — вкрадчиво спросила она. — Посуди сам: так мы и обычай уважим, и временной парадокс не создадим. Ничего во вселенной не изменится, если мы аккуратненько займёмся сексом в презервативе. Никаких трагических последствий, никаких катастроф. Логично же? Ты согласен?
Ру опять вздохнул, клык опять качнулся. Вера нагло положила ладонь на бедро и медленно, медленно потащила её к меховой выпуклости. Временной парадокс всё же случился: время вдруг замедлилось и загустело, как карамель в кастрюльке на огне.
— Какой бред я несу… Да плевать мне на этот мир, хоть бы он и рухнул в тартарары… — прошептала Вера, поглаживая смуглую ляжку вождя, покрывшуюся крупными мурашками. — Я так тебя хочу, что у меня внутри всё горит. Трахни меня, а? Тебе понравится, обещаю…
Вера добралась до выпуклости и с трепетом её сжала. Там было что-то большое и твёрдое.
— О-ох… — выдохнула она, теребя кожаный ремешок.
Она чувствовала себя ребёнком, который задумал распотрошить чужой новогодний подарок: и стыдно, и страшно, и невозможно остановиться. Пальцы быстро распутывали тугие узлы. Ру вышел из ступора и больно шлёпнул её по руке:
— Фы-ы-ыр!
— Ну, пожалуйста, пожалуйста! — взмолилась Вера, намертво вцепившись в ремешки. — Со мной никогда такого не было, это какое-то наваждение, я совсем помешалась на тебе…
Ру всем корпусом повернулся к ошалевшей Вере, уставился на неё пылающим взором, а потом молниеносно, одним резким жестом, сорвал с неё рубашку.
— Ой!
Пуговицы дробно застучали по земляному полу, рубашка упала у очага скомканной тряпкой. С такой же решительностью Ру взялся за полотняные брючки.
— О, боже, да, да, да… — твердила Вера, пока Ру вспарывал когтями ткань и сдирал с неё штаны и трусы.
«Да», — сказала она, когда Ру поставил её на четвереньки и надавил на поясницу. «Да», — сказала она, когда Ру раздвинул её круглые половинки. «Да», — сказала она, когда Ру вставил в неё свой агрегат и начал трахать — по-простому, без извращений, как принято у них в каменном веке.