Любовник из Северного Китая

Он обнимает ее. Спрашивает, разве пансион не закрылся час назад. Он отвечает: да, конечно, но ведь можно пробраться через калитку сторожа.

— Он знает нас, — говорит она. — А если он не услышит, можно зайти за кухню и покричать слугам, они откроют.

Китаец улыбается.

— Все слуги вас знают? — спрашивает он.

— Да, мы приходим и уходим, когда хотим. Мы как братья и сестры. С ними я говорю по-вьетнамски. — Внезапно девочку охватывает гнев, она едва-едва сдерживает его. — Если бы я была обязана возвращаться каждый вечер, я бы взяла с собой Пауло и Чанха и сбежала в Прей-Ноп. На плотину. Мать об этом знает.

Китаец спрашивает, где находится плотина. Девочка отвечает, что ему это знать совершенно необязательно.

— Да, на плотину, — повторяет она. — С Пауло и Чанхом.

И это все равно, что побывать в раю. Она повторяет, что именно таким она представляет себе рай.

Девочка мечтала обо этом еще много лет, уже после отъезда: снова увидеть Прей-Ноп, дорогу в Реам. Ночь. И дальше — дорогу на Кампот, что идет до самого океана. И танцульки в портовой забегаловке в Реаме под «Китайские ночи», «Рамону», а в качестве партнеров — молодые иностранцы, которые занимаются контрабандой на побережье.

— А бывает так, что ты совсем не возвращаешься в пансион? — спрашивает он.

— Нет, обычно все же возвращаюсь. Только когда приезжает мама, я тебе об этом уже говорила, я ночую вместе с ней в гостинице «Шарнер». Тогда мы с Пауло и Чанхом ходим вместе в кино. Я редко хожу в кино одна.

— А ты когда-нибудь ездила одна с Чанхом на плотину?

— Случалось. После сезона дождей, проверить посевы или заплатить рабочим.

Она рассказывает, что они спали вместе на походной кровати, но она была еще очень маленькая, и он не трогал ее. Они даже играли в это — страдали, что не могут удовлетворить свое желание. И плакали из-за этого. А потом он влюбился в меня и с ним стало труднее, — добавляет она.

Китаец не вмешивается. Дает ей выговориться. Смотрит на нее. Она знает: не ее он видит, а первые ряды кинотеатра «Эдем», куда каждый вечер ходят молодые метиски, сбежавшие из пансиона «Льотей».

— С Элен, — говорит она, — я редко хожу в кино, она там скучает, ей в кино не интересно. Понимаешь, самое главное, в «Эдеме» мы не платим за билеты. Когда-то, когда мать жила в Сайгоне и ждала назначения, она играла в «Эдеме» на пианино. И теперь дирекция пропускает нас в кино бесплатно… Да, вот что я забыла — я иногда хожу в кино с моим учителем математики.

— А почему с ним?

— Потому что он меня об этом просит. Он совсем молодой. Скучает в Сайгоне.

— Он тебе нравится…

Девочка, с сомнением:

— Не очень…

— А Чанх?

Она задумывается. Потом говорит:

— Как тебе объяснить… Чанх мне нравится в тысячу раз больше, чем учитель математики. Он мне нравится очень сильно. Ты это знаешь…

— Да.

— Зачем же тогда ты меня спрашиваешь?…

— Чтобы страдать по тебе…

Внезапно она становится очень нежной. Говорит, что ей приятно говорить о Чанхе.

А еще она говорит, что в один прекрасный день Чанх вернется в свою деревню, в ту, что в горах Слоновой Цепи, возле Сиама. И тогда он будет совсем рядом с тем местом, где построена их плотина.

Они едут к каналу возле транспортной конторы: с тех пор, как наступила жара, они ездят туда каждый день.

Шофер останавливается возле лотка под зеленым навесом. Они пьют рисовую водку.

Китаец смотрит на девочку с обожанием и признается ей в этом:

— Я обожаю тебя, тут ничего не поделаешь, — он улыбается, — хотя и страдаю ужасно.

Шофер пьет вместе с ними. В таких местах они всегда пьют все вместе, смеются вместе, вот только шофер никогда по собственной инициативе не обращается к девочке.

Девочка смотрит на китайца, хочет ему что-то сказать. Он понимает это:

— В чем дело?

Она говорит, что сегодня вечером хотела бы вернуться в пансион:

— Ради Элен. Каждый вечер она ждет меня, и если я не прихожу, ей грустно. И она не спит.

Китаец смотрит на девочку:

— Это неправда.

— Да, это самая настоящая неправда. А правда то, что мне сегодня хочется побыть одной. Чтобы подумать о тебе и обо мне. О том, что случилось.

— И вообще ни о чем.

— Да — и ни о чем тоже.

— Но ты не станешь думать о том, что будет с тобой дальше, уверен, что об этом ты никогда не думаешь.

— Да, ты прав.

Он говорит, что давно понял это. Она улыбается своему любовнику, прижимается к нему, прячет лицо у него на груди.

— Мне кажется, наша с тобой история — это начало моей жизни. Как бы премьера.

Китаец гладит девочку по голове.

— А как ты это поняла…

— Я поняла это потому, что мне иногда хочется умереть, страдать, остаться одной, без тебя, чтобы любить тебя, страдать из-за тебя и думать о том, как мне теперь жить. — Она поднимает на него глаза и говорит. — Ведь ты тоже иногда хочешь остаться один.

— Да, вот когда ты спишь ночью, я как бы остаюсь один, — говорит он.

Она смеется.